Владимир Мальцев - Пещера мечты. Пещера судьбы Страница 33

В дурацкие ситуации в то время попадали все. Пещеры шли настолько плохо, что любой новый обнаруженный ход немедленно влек за собой массированный штурм, даже если не было нормальных технических возможностей. И, пожалуй, наиболее красивым в этом смысле был последний день экспедиции 1983 года.

Мы тогда наконец нашли верхний этаж Кап-Кутана Главного, исследованный самаркандцами в 1976 году и не пристыкованный ими к общей карте (чтобы не дорвались самоцветчики). Причем нашли с другого прохода — самаркандцы лезли через вертикальный колодец, а мы пробились туда же, раскапывая горизонтальный проход. На этом верхнем этаже, в начале зала Ялкапова, находится камин — поднимающийся вверх вертикальный колодец. И не просто камин, а камин, из которого дует ветер, то есть заведомо ведущий в новое продолжение. И абсолютно неприступный. Самаркандцы потратили две экспедиции на то, чтобы подняться с шестами, но до верха так и не добрались. Впрочем, как никто туда не добрался и до сих пор. И название камина «Слава КПСС», вытесанное на ближайшей стене кем-то из самаркандцев, до сих пор воспринимается с уважением.

Когда мы с Бартеневым впервые стояли под этой монументальной трубой, у нас и в мыслях не было учинять штурм — от экспедиции оставался ровно один день, скалолазы мы никакие, да еще и Степа Оревков, улетевший в тот день домой, увез с собой все вертикальное снаряжение — и веревки, и крючья, и обвязки — словом, все, необходимое для штурма.

А вечером выяснилось, что все не совсем так. Женя Войдаков, единственный в экспедиции приличный скалолаз, услышав про такую возможность блеснуть мастерством, с улыбкой украинского куркуля достал из-под подушки бухту репшнура (шестимиллиметровой вспомогательной веревочки) и заявил, что не знает, как там самаркандцы, а уж он-то в любой камин влезет и так, а спустится обратно вот по этому репу, и без ничего больше.

И наутро начался спектакль. Если бы Женю увидел хоть кто-нибудь из его альпинистского клуба, не миновать бы ему дисквалификации в ту же секунду. Без намека на страховку он лез по абсолютно отвесной стене, к тому же вымазанной мокрой глиной. И с мешающейся бухтой репа через плечо. Объяснить такое рискованное представление в исполнении весьма опытного и осторожного скалолаза можно только тем резким взлетом энтузиазма, который дает возможность нового продолжения в пещере очевидно громадной, но идти без жертвоприношения не желающей.

Метров через десять Женя отрапортовался, что стоит на скользкой полочке, возвращаться скучно, но метрах еще в восьми выше стенка заваливается. И, кажется, на этаж, а не на полку. Так что он двигается дальше. И исчез из нашей видимости.

Следующий рапорт гласил: это опять полка, а не этаж, причем наклонная и достаточно скользкая, держаться на ней долго нельзя, реп привязать не за что, спускаться страшно, так что он полез дальше, хоть там и ни хрена ободряющего уже не видно.

Женя пролез еще метров семь и завис окончательно, хотя и достаточно надежно. Засунутое в щель в стене колено держало, и часа за два-три висения можно было ручаться. И за эти два-три часа необходимо было вычислить и добыть некий предмет, который можно было бы в этой же щели расклинить, навесив реп за него.

Кап-Кутан — пещера удобная. При всей нечестивости поисков по ее лабиринтам, и при всем неудобстве ползания по изломанным и каменистым узостям, такое ее достоинство, как возможность в экстренной ситуации, когда не жаль коленей и локтей, добежать до выхода в считанные часы, бывает очень ценно. А на верхнем этаже и ползать не особенно нужно. Словом, заставили Женю тщательно обмерить щель, и послали гонца на поверхность за подходящим бревном.

Финальная сцена была редкостна по своей красоте, звучности и логической завершенности. Как альпинисты, так и спелеологи давно успели забыть, что такое спуск по веревке методом классического дюльфера, когда человек сидит в петле из веревки, сжимая ее рукой, и постепенно распиливает себе плечо и задницу. Последние лет сорок без обвязок не лазит никто, и трение в дюльфере тем самым переносится с собственного мяса на прицепленный к обвязке металлический карабин или специальное спусковое устройство. Степин отъезд вернул нас к временам отсутствия обвязок и карабинов. Возможно, если бы Женя хоть раз в жизни применял на практике эту архаичную технику, он бы отказался от штурма. И все пропустили бы такое редкостное зрелище. Тем более редкостное, что даже в те древние времена никому и в голову бы не пришло воспользоваться веревкой тоньше двенадцати миллиметров. А также одевать тонкий хлопчатобумажный комбинезон на голое тело.

Словом, каждый сантиметр камина и репшнура был обмазан такой толщины слоем виртуозных ругательств, что они не отпадали слоями только за счет крепости выражений. А комбинезон после приземления просто распался пополам.

И самый любопытный эпизод этой истории с камином заключался в том, что мазохизм тоже заразителен. Возвращаясь в лагерь, мы дошли до развилки между нашим вариантом (стометровой узостью) и самаркандским (пятиметровым отвесом), и присели отдохнуть. И тут черт меня дернул предложить не ползти, а спуститься по этому же репу. Правда, не дюльфером, а несколько более щадящим способом — «коромыслом», при котором веревка наматывается в два оборота вокруг растянутых в стороны рук. С главным аргументом, что пять метров — не двадцать пять. Впрочем, пяти тоже хватило за глаза. Ощущение презабавное.

Неотъемлемую особенность экспедиций того времени составляла война с вечно ломающимся светом. Собственно, эта война не тогда началась, и поныне отнюдь не закончилась — надежных фонарей для спелеологического применения как не было, так и нет. Но период начала восьмидесятых проходил под знаменем максимального применения опыта из других пещер, на самом деле совершенно непригодного в Кап-Кутане, что порой доводило ситуацию до совершенного абсурда.

Основная мода заключалась в применении относительно дешевых и емких геофизических батарей 145У и 165Л. К тому же не нуждающихся в корпусе с контактами — они выпускаются исходно залитыми в толстый слой эластичной смолы и снабжены не прижимными контактами, а достаточно длинными проводами. Смотал три штуки изолентой, прикрутил провода, положил в карман и пошел. В Снежной — так. В Оптимистической — так. В сотне других больших пещер — тоже. В Кап-Кутане же изломанные узкие лазы их немедленно разбивают. Причем нет такого места на человеческом теле, чтобы прикрепленный к нему блок не бился бы об камни.

Именно тогда появилось определение «электробычок». Означающее фонарь, вроде бы и электрический, вроде бы и работающий, но дающий примерно столько же света, сколько сигаретный окурок (бычок). Последние дни любой экспедиции проходили исключительно при свете электробычков. Многие пытались брать до двух десятков полудохлых батарей, соединять их вместе и запитывать налобник не от компактного блока в кармане, а от несомой в руке авоськи с батарейками, но это не помогало. Бычок — он всегда бычок.