Финн Риделанд - Остров в Меланезии Страница 34

Кажется, здесь собралась вся деревня. Жители Тератиары окружили нас плотной толпой. Ребятишки энергично расталкивали взрослых, чтобы все увидеть, и чуть не оттеснили в сторону пятерых старейших жителей деревни, которые олицетворяли собой нечто вроде совета старейшин. Эти старцы как раз собирались поговорить с нами о копре, рыболовстве, здравоохранении и еще некоторых чисто экономических проблемах.

Ко мне подошел глубокий старик с величественным, как у короля, лицом. Его звали Лау Тереху. Следом за ним шли его многочисленные внуки и правнуки. Он рассказал мне о том, как еще в молодости нашел счастье с женщиной, которую выбрало его сердце, посоветовавшись с солнцем. А на рифе в это время несколько юношей при свете факелов ловили для нас сетью омаров. Забрасывая сеть, они пели песню, которая называется «Хауина» — гимн, посвященный морю.

Вскоре к нам присоединилась группа молодых девушек с обнаженной грудью. Украдкой поглядывая на нас, они застенчиво перебирали пальцами ожерелья из раковин и кораллов.

Какой разительный контраст составляли веселые и беззаботные девушки Нукуману с женщинами Бугенвиля, влачащими весьма жалкое существование!

И, как ни странно, я вдруг поверил в то, что в жизни есть романтика. Я сказал старому Лау, что эти девушки очень красивы.

— Да, — ответил он, улыбнувшись. — Они красивы.

В правилах, определяющих поведение служащих администрации, был параграф, который в этот вечер более чем когда бы то ни было показался мне гадким и бессмысленным. Параграф касался «общения с местными женщинами» и самым категорическим образом запрещал белым чиновникам вступать в «близкие отношения» с «женским населением островов». Об этом было известно и на Нукуману, но до сих пор в этой связи ни у кого не возникало никаких проблем… В тот момент я думал, что никогда не встречу девушек красивее тех, что живут на этом чудесном острове. Глядя на их прекрасные тела, широкую улыбку и удивительно добрые глаза, я чувствовал, что почти пьянею…

У нескольких девушек кожа была чуть темнее, чем у остальных. Возможно, кто-то из их далеких предков прибыл сюда с Бугенвиля или Бука. Почти у всех обитателей Нукуману были чисто восточные черты лица. Ни у кого не было жестких курчавых волос или широких носов, как у остальных жителей Меланезии. Хотя они говорили на совершенно незнакомом мне языке, я без труда понимал все, что они хотели сказать: такими красноречивыми были их взгляды, мимика и жесты.

Я не раз восхищался красотой этих грациозных девушек, когда бывал здесь раньше. Они приветствовали гостей необыкновенно радушно и сердечно, но отнюдь не развязно. А нас они встречали с какой-то особой радостью и наивной симпатией и в то же время держали на определенном расстоянии.

Никогда еще я не чувствовал себя так уютно среди совершенно чужих людей. Как только я ступил на песчаный берег Пукуману, у меня возникло ощущение, будто я все понимаю, все люблю и связан неразрывными узами со всеми и всем, что меня окружает.

Как и в долине Аита на Бугенвиле, на Нукуману песни и танцы могут рассказать намного больше, чем просто слова. В тот вечер на берегу танцевали юноши и девушки, и танец выражал их мысли и чувства гораздо более красноречиво и трогательно, чем самое исчерпывающее повествование. Грудь, руки и ноги девушек были прекрасной формы и казались полированными. Лишь местами идеально ровная поверхность тел прерывалась татуировкой. Большие черные глаза смотрели ласково и выразительно. А тела покачивались и извивались так плавно, словно это не человеческие тела, а водоросли, раскачивающиеся на гребне волны. Вскоре я понял, что танец был своего рода пантомимой, которая позволяла молодым людям и девушкам объясняться друг другу в любви. До вступления в брак они пользуются относительной свободой, но свобода эта не имеет ничего общего с сексуальной распущенностью.

Правила поведения, освященные вековыми традициями, — я имел возможность узнать лишь некоторые из них, — а также культ моря и солнца определяют весь жизненный уклад обитателей Нукуману. И правила поведения, и религия идеально приспособлены к условиям этого района земли. Поэтому любая чужеродная идея, которую европейцы попытаются навязать островитянам, любой запрет, противоречащий их естественным склонностям, не только не приведут к созданию хоть сколько-нибудь реальных ценностей, а, наоборот, разрушат то прекрасное, что было рождено древней культурой Нукуману. Между прочим, народом Нукуману создано гораздо больше духовных ценностей, чем, скажем, обитателями Бугенвиля или папуасами, живущими в горных районах Новой Гвинеи.

Поэтому миссионерам запрещено не только проповедовать христианство, но и вообще появляться на острове. Австралийские власти были вынуждены заявить, что жители Нукуману сами решат, пускать или не пускать к себе миссионеров и проповедников. Насколько мне известно, островитяне до сих пор не желают иметь дело ни с одним миссионерским обществом.

Однако отсюда вовсе не следует, что на этом острове все остается таким, каким было тысячу лет назад. Совет старейшин — старый Лау Тереху был одним из пяти его членов — считал, что молодое поколение островитян должно постепенно познавать мир, который находится за горизонтом. Поэтому Совет отбирает наиболее одаренных юношей и посылает их за счет администрации в Сохано, в Порт-Морсби, Рабаул или даже в Австралию, чтобы они учились и приобретали нужные знания. В результате этой весьма разумной политики на Нукуману есть сейчас врачи, фельдшеры и радиотехники, которые родились и выросли на острове. Закон божий в школах не преподают. Старейшины полагают, что дети должны постигать тайны моря, земли и неба, а не забивать себе голову библейскими историями.

Несмотря на разницу в физической силе и склонностях, жители Нукуману — мужчины, женщины, юноши и девушки — работают сообща в интересах детей. Если кто-нибудь предлагает что-то сделать, — как правило, он первый и берется за дело, — остальные тотчас же присоединяются к нему независимо от того, работа ли это, новый танец или песня. Временами у меня появлялось ощущение, будто на Нукуману я обрел нечто такое, что искал всю жизнь и никак не мог найти. Каждый день и каждый вечер приносили мне радость и удовлетворение, и радостью был наполнен каждый миг моей жизни.

Если бы не обязанности врача территориальной администрации, которые требовали моего пребывания в Вакунаи, я навсегда остался бы на Нукуману. После того как я в четвертый раз прибыл на остров, старый Лау Тереху в знак особого благоволения разрешил мне вызвать дождь или разогнать бурю, если мне будет угодно. Мой старый друг не только посвятил меня в магические ритуалы, связанные с дождем и бурей, но и научил некоторым другим приемам волшебства.