Луи Буссенар - Остров в огне Страница 34

В зал ворвались семь или восемь вооруженных. Пес оскалил огромные клыки и напрягся, готовый прыгнуть. Мариус схватил деревянную скамейку, поднял здоровой рукой и закричал:

— Меня не расстреляешь как мелкого воришку… Эй! Вперед за старушку Францию!

ГЛАВА 19

Опять Воду. — Культовая церемония людоедов. — Танец. — В судорогах — Возмутительное зрелище. — Безумное пьянство. — Посвящение. — Новообращенные. — Поцелуй змея. — Решительный момент.

А там, в храме Воду, поначалу казавшееся нелепым зрелище превращалось в нечто страшное и трагичное. Девушки, еще не совсем пришедшие в себя от выпитого зелья, со страхом следили за быстро сменявшими друг друга действиями.

После нестройного пения, — от него завыли бы даже собаки, — папароль произнес какие-то таинственные заклинания, которым, трепеща от дикого восторга, внимала орда идолопоклонников. Отвратительный жрец, очевидно, пообещал устроить праздник, невообразимый пир для дикарей: у присутствующих заблестели глаза от мерзкого вожделения, все с выражением нечестивого ликования на лице повернули головы к трем жертвам, неподвижно, словно скот на бонне, лежавшим на полу.

Мамароль резко свистнула. Тут же раздался ответный свист, впрочем, скорее похожий на скрежет пилы. Жрица, на чьей голове блестела диадема, а шею, грудь и плечи покрывали обширные платки из красного шелка, направилась к клетке, где ползал огромный священный уж — живое воплощение Воду. Не успела женщина сделать и нескольких шагов, как ее охватило волнение, все более и более возраставшее по мере приближения к клетке. Голова и плечи ходили ходуном, лицо дергалось, а костяшки пальцев трещали наподобие кастаньет[112].

Папароль взял тамбурин с бубенчиками, схожий с барабаном, и начал бить в него сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.

Уж свертывался и развертывался, громко свистел, кружился по ставшей тесной для него клетке. Постепенно втягиваясь в действие, собравшиеся приходили во все большее неистовство. Мужчины и женщины повторяли движения и жесты старухи. На ее губах выступила пена, блуждающие глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, изо рта вырывались сдавленные звуки, тело сводили дикие судороги.

Потом, точно обезумев, она принялась скакать, подражая четвероногим, кружиться, вертеться, подпрыгивать, испуская неистовые вопли.

Войдя в раж, мамароль срывала платки и бросала в толпу, та разрывала ткань на куски. Вскоре на жрице не осталось ничего, кроме какой-то прозрачной накидки, через нее просвечивало костлявое туловище.

Внезапно папароль перестал бить в тамбурин и открыл дверцу клетки, где извивалась змея. Та выскользнула и, бросившись к мамароли, обвилась вокруг ее тела.

Толпой овладело исступление.

Прижавшись к телу фурии, змея как бы слилась воедино с ее живым скелетом. Плоская вытянутая голова пресмыкающегося раскачивалась, почти касаясь впалых щек старухи, а раздвоенный язык тянулся к ее губам, покрытым пеной и кровью.

Долорес, Фрикет и Пабло с отвращением следили за омерзительной сценой. Все еще не в состоянии пошевелиться из-за выпитого зелья, — которое, однако, не подействовало на рассудок, — охваченные смертельной тревогой, они молили о вмешательстве Провидения[113].

Их положение было ужасающим. Оказаться во власти чудовищ, намерения которых — увы! — не оставляли сомнений, и быть не в состоянии шевельнуться, что-то сделать для своего спасения, призвать на помощь! Быть лишенными даже способности защищаться, какой наделены и самые сильные, и самые слабые существа — птицы и насекомые, что до самой смерти отбиваются, пуская в ход клюв, когти, жвалы[114] и жала! А они, молодые люди, абсолютно беспомощны! Такие муки выше человеческих сил!

Но они еще не до конца испили чашу страданий. Шел лишь первый акт драмы, жертвой ее неизбежно станут трое мучеников. Не имея никакого представления о морали, людоеды неторопливо совершали варварские ритуалы[115], предаваясь невиданному беснованию в ожидании омерзительного пиршества.

Неистовство мамароли передалось части присутствующих. Они выли, извивались, дрыгали ногами, размахивали руками. Некоторые, не в силах более участвовать в дьявольских игрищах, падали в обморок и, как в приступе каталепсии, растягивались на полу. А адский хоровод все кружился и кружился. Были и такие, кто в трансе прыгал по лежащим, разрывал на них одежду, их ногтями царапал себе кожу, кусался и, подобно вампирам[116], прижимался губами к чужим ранам, источавшим кровь.

Жестяные сосуды с жидкостью, пахнущей спиртом, переходили из рук в руки. Мужчины и женщины пили большими глотками. Опьянение еще больше усиливалось с исступлением, охватившим вначале самых слабых. Те, что посильнее, тащили их, ухватив за руку или ногу, укладывали по окружности зала, оставляя свободное место для мамароли, та все кривлялась в объятиях ужа.

Прошу прощения за эти отталкивающие подробности! Хотя в нашу эпоху утонченной культуры они и кажутся невероятными, но существуют. Все, о чем здесь говорится, почерпнуто из самых надежных источников и должно найти место в этом достоверном описании.

Среди опьяненных кровью и алкоголем животных выделялась небольшая группа перепуганных людей, что явно не знали, как себя вести. Они казались чужаками на празднике: не принимали участия в развлечениях и выглядели новичками, ждущими посвящения. То действительно были новообращенные.

Мамароль опустилась наконец в изнеможении перед клеткой. Змей, как хорошо выдрессированное животное, вернулся к себе в жилище, а фурия, подобно марионетке[117] с порванными веревочками, осталась лежать без движения.

Папароль, отбросив тамбурин, знаком подозвал желающих приобщиться к культу. Он нарисовал на полу черный круг, куда приказал им войти, и обратился с краткой речью, сказав, что Воду, внемля мольбам, примет их в число своих избранников. Колдун описал несказанные радости, уготованные им при исполнении ритуальных действий, и объявил, что новообращенные примут в них участие сразу же, как получат символический поцелуй змея. Они станут тогда детьми африканского бога и будут участвовать в пиршествах, во время коих Воду угощает вкусным мясом «безрогого козленка». Наконец он призвал быть верными Богу, слепо подчиняться папаролям, отказаться, если таков будет приказ, от отца, матери, жены и детей.

Все поклялись, что в случае необходимости принесут в жертву божеству самых дорогих людей. На этом чудовищном пункте папароль настаивал особенно, и — уверяю — он выполняется чаще, чем это можно было бы ожидать. В ходе громких судебных процессов было доказано, что дети отдавали Воду родителей, а бессердечные матери приносили в жертву омерзительному божеству своих малолетних детей!