Кэролайн Майтингер - Охота за головами на Соломоновых островах Страница 35

Услыхав снова какое-то бормотание и шорох, я повернулась на бок, подняла полог и увидела пару черных глаз, заглядывающих через край веранды. Глаза принадлежали ребенку, вскарабкавшемуся вверх по столбу. Когда я приподняла полог, голова ребенка спряталась, словно кукушка стенных часов, и сразу же послышались вопли ужаса и взрыв гортанных звуков туземного говора.

На противоположной стороне двора сидела туземная женщина, одетая только в юбку из травы, а испугавшийся меня голый, ревущий во все горло ребенок искал спасения, пытаясь влезть матери на спину. Лицо матери метало громы и молнии, но обе руки, как ни в чем не бывало, продолжали полоть траву. По-видимому, ее лицо и руки выражали самые различные и независимые проявления чувств.

Ребенок все еще продолжал реветь, а мать метать молнии, когда на противоположном конце веранды появилась наша хозяйка. Мы были рады увидеть ее в ночной рубашке, так как слышали, что белая женщина в присутствии туземцев может ходить только полностью одетой. Распущенные волосы и повелительный вид делал нашу хозяйку похожей на леди Макбет.

Весь дом затрепетал, когда хозяйка прошла по веранде, бросая полольщице какие-то фразы на пиджин-инглиш. Курицы немедленно улетели, собаки убрались восвояси, а на кухне сразу начали готовить утренний чай. Мы не хотим подозревать нашу хозяйку в том, что она воздействовала на слугу ударом сковородки по голове, но как только хозяйка вошла в кухонный домик, оттуда донесся глухой удар, затем визг, после чего из дверей пулей вылетел слуга с розовой раковиной в руках. Слуга подбежал к веранде, повернулся лицом на восток и, напрягая жилы на висках и шее, протрубил сигнал. Это был долгий, красивый звук охотничьего рога, отозвавшийся в горах звучным эхо. Тотчас же где-то внизу, под перистыми листьями верхушек пальм, послышался рокот барабана. Это был сигнал, возвещавший начало работ на плантации. Солнце поднялось еще на дюйм и осветило лучом темно-коричневую полольщицу и успокоившегося ребенка. По неровному полу веранды раздался дробный топот босых ног, и перед нашими пологами появились две чашки крепкого горячего чаю.

— Чай подан, миссис… — возвестил слуга.

Так начался день в Танакомбо…

Не успели мы проделать сложный ритуал утреннего омовения и усесться завтракать на восточном конце веранды, где в этот час не было мух и москитов, как на дороге показалась процессия, двигавшаяся в направлении нашего дома. Две коричневые кариатиды в красных набедренных повязках, удостоверяющих принадлежность их владельцев к мужскому полу, несли на головах матрац. Еще две кариатиды несли пружинную сетку. За парными кариатидами следовали гуськом бока и спинки кровати, а сзади, верхом на коне, ехал соседний плантатор, который вел на длинном поводе двух лошадей. Процессия замыкалась скачущим жеребенком.

Следуя хорошим островным традициям, соседний плантатор явился с дарами, независимо от того, хорошими или плохими окажутся новые пришельцы. В дар были принесены бутылка шотландского виски, кровать, две лошади и слуга. Трое последних предназначались во временное пользование, пока мы будем гостить в Танакомбо. Без промедления, раньше, чем мы успели проглотить завтрак, дары были повергнуты к ногам Маргарет.

Покуда Маргарет в знак глубокой признательности была вынуждена выслушивать разговоры плантатора, я ушла с хозяйкой дома посмотреть, как одинокая женщина ухитряется управлять плантацией, что под силу только здоровому мужчине, расправляющемуся жесткой рукой с рабочими-малаитянами. Направляясь с хозяйкой к складу копры, я узнала, что на плантации работают всего лишь двое постоянных рабочих. Один из них домашний слуга, а другой старший рабочий в сушилке. Без этих рабочих хозяйка не смогла бы управиться.

Плантация была заложена, и доходов с нее едва хватало на уплату процентов по закладной. Отсутствие свободных средств не позволяло хозяйке уплатить по 25 долларов за каждого завербованного рабочего. Из-за этого плантация находилась в полной зависимости от местных жителей, которых нанимали из расчета одного шиллинга в день. Местные жители работали неохотно и лишь в тех случаях, когда им надо было заработать на табак, а получив необходимое — переставали приходить на плантацию. Постоянный старший рабочий с сушилки должен был нанимать в близлежащих деревнях поденщиков, стараться удержать их на плантации и следить за тем, чтобы они работали. Сама хозяйка этим заниматься не могла, так как туземные мужчины не выносят женского командования, даже если женщина принадлежит к белой расе.

Хозяйка скупала копру в соседних деревнях, что позволяло отправлять с пароходом достаточное количество копры, чтобы уплачивать просроченные платежи по закладной. Ссуда была получена от крупной компании, широко известной под кличкой Тихоокеанский спрут, намеревавшейся поглотить плантацию в момент, когда она начала приносить доход. Перед тем как плантатор — муж нашей хозяйки — скончался три года назад от черной лихорадки, они семь лет, отказывая себе во всем, работали над созданием плантации, которая впоследствии должна была оплатить сделанные долги. А сумма долгов выросла с рождением детей. Как бы там ни было, но сейчас близилось время, когда плантация могла расквитаться с долгами, а старший сын получал возможность уехать учиться в школе. Ему было восемь лет, а время, когда ему, по соображениям здоровья, надо было покинуть острова, было давно просрочено.

Мы вошли в склад, где хозяйка наслаждалась видом драгоценной копры, начавшей открывать ей путь из кабалы. Как мало было похоже это здание на железный, безопасный в пожарном отношении склад в Руавату. Здешний склад представлял собой большую туземную постройку с бамбуковыми стенами и крытой пальмовым листом крышей. Как и хозяйский дом, склад требовал новой крыши, которую каждые семь лет полагается перекрывать заново. В одной части склада копра лежала на подстилке из пальмовых листьев; другая половина склада была сушилкой, где необходимая температура поддерживалась непрерывно горевшим огнем. С трех сторон стояли штабели мешков с готовой копрой.

Покуда хозяйка подсчитывала количество наполненных мешков, я прошла в сушилку. Тут я вспомнила сушильные печи в Руавату с их сигнальными звонками и удивилась тому, что предстало перед моими глазами. Малаитянин рабочий непрерывно подбрасывал ореховую скорлупу в огонь, и языки пламени лизали решетки с сырой копрой, сделанные из закопченного и пропитанного маслом бамбука. Все помещение было черным от скопившейся за годы работы жирной сажи. С моей точки зрения, это был потенциальный костер, но рабочий знал, что он делает, поскольку здесь работал давно и был мастером своего дела.