Пьер Гэсо - Священный лес Страница 35

Могила предков Коли отделана цементом. У него есть фонограф, новый велосипед и полуразобранный автомобиль, хранящийся под широким навесом хижины.

Коли любезпо встречает нас на пороге. На нем мягкая фетровая шляпа, цветастая калифорнийская рубашка и шорты.

— Ишэ… Ишэйо… Имама… Мамайо.

Затем он приглашает нас войти.

Огромный стол, окруженный массивными креслами местного производства, занимает половину приемного зала с голыми побеленными стенами. Не останавливаясь, Коли проводит нас в соседнюю комнату, где стоят две кровати.

— Вы дома, — произносит он.

Мы сидим в большой комнате вокруг тяжелого стола, к краю которого намертво привинчена мясорубка, и беседуем, потягивая добоиги из разнокалиберной посуды.

— Коли знает, что вы татуированы и посвящены в тайны тома, — говорит мне Вуане.

Коли, широко улыбаясь, кивает головой. Мягкими танцующими шагами входит хрупкая, маленькая женщина с худым лицом. Это Вору, одна из лучших жен Коли. Она подходит к Зэзэ, и они переплетаются пальцами, так что хрустят фаланги. Вору — дочь старого зоги, и в Буэнлазу его называют не Зэзэ, а Ворукайя — отец Вору.

Коли объясняет, что он поручил Вору прислуживать нам. Она приветливо улыбается и той же легкой походкой исчезает.

Внезапно я замечаю высокую женщину со светлой кожей, закутанную в широкое полотнище синего сагипа. Она стоит в углу и не шевелясь смотрит на нас ничего не выражающим взглядом. Несомненно, она вышла из комнаты напротив пашей, где на кровати с балдахином спит сам вождь.

Коли как будто совсем не замечает ее присутствия.

Я взглядом спрашиваю Вуане.

— Это жертвенная жена, — говорит он.

— Жертвенная жена?

У каждого из крупных вождей есть жена с более светлой, чем у остальных, кожей. Ее нельзя бить. Ее нельзя сердить.

— Почему?

— Так принято: если же ее ударят, надо принести жертву. Она никогда не работает!

И действительно, все время, пока мы были у Коли, жертвенная жена бродила по дому, ничего не делая, или стояла, словно статуя, прислонившись к стойке двери, или молча сидела целыми днями в кресле.

Празднество, на которое пригласил нас Коли Зуманиги, посвящено выходу девушек из леса. Вуане долго рассказывает мне об обрядах женщин. У них есть свои талисманы и свой священный лес, расположенный по соседству со священным лесом мужчин. В этом лесу деревенские матроны под руководством пожилых женщин — блюстительниц культа подвергают девушек эксцизии[38].

После операции девушки проходят двухлетний испытательный срок в бруссе, обучаясь всему, что должна знать женщина тома, чтобы исполнять свою роль в общине. В назначенный матронами день они возвращаются в деревню, где в их честь устраивают большой праздник.

Ни одна церемония у тома не начинается без ритуального обмена подарками. Коли Зуманиги, надев тропический шлем, сидит, окруженный старейшинами, в тени своей хижины и с достоинством принимает подношении.

От собравшейся на площади толпы одна за другой отделяются женщины и кладут к ногам Коли огромные связки гинзэ, тазы с рисом или перцем, калебасы с пальмовым маслом, рулоны ткани. Постепенно у ног Коли вырастает груда даров. Каждую женщину сопровождает старейшина, он до изнеможения долго объясняет значение и стоимость подношения.

Коли терпеливо выслушивает, коротко благодарит и приступает к распределению даров среди присутствующих. Подарки, которые он предназначает девушкам, проходящим испытательный срок, немедленно относят в священный лес. Вуане и Зэзэ не устают смотреть, слушать, оценивать.

Два дня подряд мы терпим эти скучные приготовления.

Солнце клонится к закату. В расположенном совсем рядом лесу раздается песня, молитвенная и дикая в одно и то же время. Такой мы еще ни разу не слышали. Между двумя хижинами появляется многолюдная процессия женщин, под звуки калебас-погремушек она приближается к деревне. Наклонясь вперед, со свисающей грудью и опущенными вдоль тела руками, женщины, волоча ноги, обходят вокруг площади. Иногда хор останавливается, ладони разом поднимаются к небу и раздается долгий, пронзительный, раздирающий барабанные перепонки вопль. Над движущейся колонной покачиваются несомые на вытянутых руках две длинные фигуры, завернутые в белую ткань.

— Первая, — говорит Вуане, — это зази, снадобье всех женщин. Вторая — колдунья, словно труп, завернутая в простыню.

Процессию замыкают матроны, совершавшие эксцизию. В своих лучших набедренных повязках, в высоких конусообразных головных уборах из полос материи самых ярких цветов, они слегка пританцовывают, размахивая щипцами и ножами — атрибутами их дела. С веселым садизмом они воспроизводят мимикой перед глазеющей толпой операцию.

Рядом с кортежем весело суетится и как будто ведет игру худенькая женщина в м’била. На пей головной убор с перекрещивающимися гирляндами бараньих лопаток и со свешивающимися гроздьями клювов тукана. Она бешено размахивает большим вареным бананом.

Мы хотим начать съемку, и я направляюсь к площади. Вуане догоняет меня: ни один мужчина не должен приближаться к процессии. Поскольку я настаиваю, он указывает мне на огромпую старуху, сидящую под навесом одной из хижин между двумя матронами особенно свирепого вида.

— Ты должен спросить у нее.

Это главная ведунья в округе, и праздник в ее власти. Она может его остановить одним жестом. Весит старуха, должно быть, около двухсот кило. Я видел, как она переходила площадь. Выпрямиться она не в силах и может передвигаться, только толкая перед собой нечто вроде деревянного катка.

— А в лесу ей нужно двадцать носильщиков, — с восхищением поясняет Вуане.

По поверьям тома, когда ведунья находится в пути, никогда не бывает дождя, только небо покрывается тучами, чтобы защитить ее от изнурительной жары.

Я минуту колеблюсь, а затем в сопровождении Вуане направляюсь к старухе. Она поворачивает опухшее лицо и обдает меня гневным взглядом. Надеясь ее смягчить, я передаю через Вуане подарок. На этот раз наш переводчик, по его словам, охотно уклонился бы от роли посредника. Старуха ничего не желает слушать, бросает деньги мне в лицо и поворачивается к нам спиной. Вуане глядит на меня с беспокойством, но у меня в запасе есть другой аргумент.

— Я знаю, что тебе не нужны деньги. Ты распоряжаешься всеми женщинами в округе, а во время этого праздника даже мужчинами. Я прошу тебя дружески принять бутылку рома, которую мы привезли для самих себя.