Дмитрий Стахеев - За Байкалом и на Амуре. Путевые картины Страница 36

Конечно, в менее состоятельном классе бурят, как и у всех народов вообще, серебряные украшения заменяются медными, парчовые и шелковые ткани — простыми дешевыми и вместо бобровых и собольих шапок женщины носят мерлущатые. Но как бы ни была бедна семья бурята, хотя бы она нищенствовала по улусам, а все-таки у каждой женщины сохраняется два-три зерна настоящих кораллов, для украшения в праздничный день своей прически. Китайцы ухитрились приготовлять из рису нечто похожее на маржан, и это дешевое украшение в большом количестве расходится по всей Монголии, достигая и до бурят.

Женщина в бурятской семье работает гораздо больше, чем мужчина. Утром она встанет первая, разведет в юрте огонь, заварит кирпичный чай и отправляется доить коров. Кончив это дело, бурятка возвращается в юрту, поить ребятишек чаем, и потом опять уходит, гнать скот на водопой. Муж в это время проснется, почешется, потянется и, лениво поднявшись с кошмы, пьет оставленный для него в котелке чай и покуривает свою трубочку; жена, возвратившись с водопоя, седлает ему коня, и бурят едет верхом, по делу или просто гуляет по знакомым улусам. Жена между тем прибирается в юрте, что-нибудь шьет, делает войлоки или выминает в мялке кожу. Муж возвращается после своей прогулки и жена расседлывает коня, а он себе посиживает у юрты или заваливается на кошму, с неизменной своей спутницей — трубкой. Женщины нередко нанимаются к русским жать хлеб или косить траву. Для своих же стад и табунов буряты сена не заготовляют, предоставляя им целую зиму перебиваться как и чем угодно. Скот, питающийся ветошью, в течение зимы исхудает, ребра его высунутся, движения сделаются медленны и слабы. — «Ничего, — думает бурят, — вот наступит весна, — поправится»; — и действительно, с наступлением весны, когда появится сочная, питательная зелень, скот в две-три недели откармливается и поправляется, как будто и не постился никогда.

Некоторые буряты уходят в город на заработки и нанимаются к русским плотниками и землекопами — других работ они не знают. Впрочем, в последнее время буряты начинают понимать выгодную сторону хлебопашества и мало-помалу принимаются, хотя и в незначительной степени, за этот благодарный труд.

III

Совершая свои молитвы, бурят становится на колени перед бурханами, складывает ладони рук и, поднимая их ко лбу, приговаривает какие-то слова. Более религиозные, кроме обыкновенной молитвы, еще устраивают около юрты вертящиеся от ветра столбики, исписанные разными молитвами. Некоторые от этого столбика проводят веревку в юрту и, подергивая ее, приводят в движение столбик: движение столбика вокруг своей оси, по понятиям бурята, заменяет его личные молитвы. Сколько раз повернется столбик, столько раз число молитв, уписанное на нем, зачтется в заслугу буряту.

— Дальджема! — кричит какой-нибудь старик своей вечной работнице-жене: — дай-ка мне добрую чашку араки.

Послушная Дальджема, верная и покорная раба своего супруга, вечная его работница, ведет себя сообразно своему положению и не смеет противоречить своему властелину: — араки является по первому требованию.

Выпьет старик охмеляющее питье и, дернув несколько раз проведенную от столбика веревку, спокойно завалится спать. Это значит, что он помолился.

Если не каждый богатый бурят, то бо́льшая часть из них, считает непременною своею обязанностью хотя один раз в жизни сходить в г. Ургу, на поклонение живому богу — Хутухте. Город Урга, отстоящий на триста верст от Кяхты, небольшой монгольский город, с дворцом для Хутухты. Этот город, кажется, и построен для его резиденции; в народе он называется «ламский город», потому что при Хутухте находится до десяти тысяч лам.

Отправляется монгол или бурят в Ургу и несет с собой, по силе возможности, соболей, серебра, а иногда и золота. Придет он в Ургу — услужливые ламы не откажут ему в принятии жертвы и позволят полежать, растянувшись на земле, перед входом во дворец живого бога. При этом, конечно, он наслушается от лам о тысяче чудес, которые творит их бог, и другой богатый слушатель только и знает, что распоясывает свою мошну да дает ламам деньги. Полежит поклонник минуты две-три перед дворцом, пошепчет молитвы, выскажет свои задушевные просьбы и отправляется в обратный путь, исполнив свой религиозный обет. Видеть Хутухту никто никогда не может, кроме приближенных, старших лам. Он живет себе во дворце с детства и откармливается на убой до 18—20-летнего возраста. К этому времени, по учению лам, душа его переселяется в душу какого-нибудь дитяти из благочестивого семейства в Тибете, а тело улетает на небо. Когда наступает подобный торжественный день, ламы, с разными приличными случаю церемониями, отправляются в Тибет, отыскивают там какое-нибудь богатое благочестивое семейство и объявляют ему, что Хутухта, как видно из священных тибетских книг, переселился в душу их сына. Семейство, конечно, жертвует ламам богатые дары, а маленькое дитя с почестями перевозится в Ургу. Проходит известное количество лет; мальчик подрастает, откармливается, ублажаемый приближенными ламами, и впоследствии, по всей вероятности, его тоже убивают и заменяют новым, которого ожидает та же несчастная участь. Конечно, дело понятное, — чем чаще душа Хутухты будет переходить в маленьких детей из благочестивых и богатых семейств, тем выгоднее ламам…

Я был знаком с одним ламой, только что возвратившимся из путешествия в Ургу.

— Что, лама, ты, говорят, в Ургу ходил, — спрашивал я.

— Как не ходить, — ходил, — отвечал лама, почесывая лоб.

— Что же, ты отнес туда серебро или золото?

— Отнес немного…

— А что именно?

— Три соболя отнес, два золотых и пятнадцать серебряных денег, — пересчитывает по пальцам лама.

— Зачем же ты так много отнес, поменьше бы?

— Ничего уж… отнес… — задумчиво говорил бурят.

— Кому же ты их там отдал?

— Там большому ламе отдал.

— Зачем отдал?

— Живому богу молился…

— Разве без денег молиться нельзя?..

— Нет, пошто нельзя, можно… Только я живого бога хотел видеть, затем давал…

— Ты видел, что ли, живого бога?

— Его самого не видел, а дом его видел, — большой такой…

— Как же ты не видел? Ты ведь лама?

— Мне нельзя его видеть: я маленький лама. Серебро я отдал, соболей и золото дал — все взял большой лама.

— А тебе не жаль денег?

— Зачем жаль? Зато живому богу помолился, — говорил задумчиво бурят и по обыкновению потирал ладонью лоб.

В Урге, кроме Хутухты, есть еще пророки — гыгены. Эти хотя и не отличаются бессмертием, но имеют тоже некоторые особенности, доставляющие им и деньги, и почет. Гыгены, большею частью, пустынники и отшельники, и к ним обращаются, как к людям, которым боги, за их святую жизнь, открывают будущее. Желающие приподнять хотя кончик таинственной завесы будущего приносят к этим почтенным старцам серебро, золото, соболей и получают ответы на свои вопросы[11].