Ян Стрейс - Три путешествия Страница 37

Наши только что сошли на берег и наполняли бочонки водой; турки отправились туда и хотели отрезать им путь, но наши, взлезли в лодку, оттащили ее веревкой от берега и добрались до мели, где и застряли. У лих были с собой две пушки, из которых они храбро палили по туркам дробью и произвели такие опустошения, что туркам пришлось отступить. Тем временем я схоронился, ибо путь был отрезан, и нельзя было добраться до берега. И так я стоял, как бедный грешник перед судьею, и ожидал со страхом и трепетом, чем это кончится, ибо было бы величайшей глупостью выступить против такого множества. Недолго пробыл я в страхе в этом винограднике, ибо турки взяли меня в плен, и виноград, который я едва попробовал, оказался для меня весьма горьким. Для начала меня отвели в то место, где прежде стояла Троя, а неподалеку построены цитадели, или крепости, расположенные друг против друга, которые замыкают вход в Дарданеллы. Затем меня отправили на галеру, где было пятьсот рабов; с меня сняли платье, обрезали мне волосы, и голым, только в тонких полотняных подштанниках, посадили за весла, с которыми мы вшестером управлялись. Меня приковали к московиту, который уже более двадцати четырех лет пробыл на галере, ибо помимо несчастья попасть в рабство, что предстоит всем иноземцам, состоящим на службе в венецианской армии и взятым в плен, их ждет вечная неволя, от которой султан не позволяет откупиться никакими деньгами. Мне такой обычай не особенно нравился, но тем не менее пришлось терпеливо покориться.

Шесть недель просидел я на галере не без тяжких наказаний плетью от надсмотрщика, который угощал ею мою голую шкуру. Если даже я или кто иной гребли ловко и изо всех сил, жестокий палач бил всех без разбору, считая непорядком, если он не слышит чьих-нибудь криков. Такая жизнь стала мне весьма противна. Мой товарищ, русский, часто уговаривал меня бежать, к чему у меня было желание, но путь никогда не был свободен, и что-нибудь все время стояло на дороге. Кроме того венецианская армия находилась на расстоянии двух часов от нас, и берег бдительно охранялся турками. Этот русский уже несколько раз пытался бежать; но его каждый раз настигали, вследствие чего он потерял уже уши и нос. Это нагнало на меня страх, однако он придал мне бодрости следующими словами: «Что же, ты предпочитаешь навсегда остаться в дураках, чем отважиться потерять что-нибудь ради свободы? И если случится так что нас сразу поймают, то вся вина падет на меня, а ты отделаешься ударами по пяткам; что же касается меня, то они поклялись, что сожгут меня в случае нового побега; но я скорее умру, чем позволю этим чертовым собакам мучить и пытать меня. Нужна большая решимость, если хочешь добиться чего-нибудь значительного, а разве существует более прекрасное и лучшее сокровище, нежели свобода?». Эти и подобные речи склонили меня к тому, что я согласился на побег. Русский, который научился всем уловкам, задолго до того побывал в Константинополе, купил там напильник и зашил его в свою куртку. Он всегда имел при себе кремень и восковую свечу, чтобы можно было на случай нужды работать в любое время, даже ночью.

Однажды в четыре часа после обеда нас, рабов, отпустили взять воды в наши сосуды. Когда мы вышли на берег, то отошли немного вглубь, еще прикованные друг к другу. Тем временем пошел сильный дождь. Мы зашли в покинутую хижину, и так как наступила ночь, то мой товарищ высек огонь, зажег восковую свечу и начал пилить, пока не разъединил нас, после чего мы обратились в бегство. Ночь весьма благоприятствовала нам, ибо было темно, и нам удалось незамеченными добраться до берега за час до рассвета. Там мы увидели множество палаток. Сильный дождь согнал часовых с их постов, и мы прошли среди них, прежде чем кто-нибудь заметил это. Но когда мы поплыли и зашевелились в воде; они нас открыли и выпустили нам вслед множество стрел, так как благодаря сильному дождю не могли употребить в дело огнестрельное оружие. Они нас заметили потому; что при малейшем движении вода загоралась огнем от находящейся в ней соли; поэтому они заметили нас и стреляли так, что стрелы ложились совсем рядом, а одна из них даже попала московиту в задницу, но он продолжал плыть, пока мы не вышли из-под обстрела; тогда я хотел вытащить из него стрелу, но бедняга жалобно закричал: «Оставь ее там, оставь! Это стрела с зазубринами, так ты убьешь меня в тысячу раз скорее». И бедняга должен был; проплыть со своим острым хвостом без перьев еще две мили, прежде чем мы добрались до венецианского флота. Течение здесь быстрое, и у нас не хватило бы сил продержаться, если бы нас не несло все время боковым течением. Наконец рано утром мы добрались, до корабля «Авраамово жертвоприношение», который нас подобрал, и где у товарища вырезали из задницы стрелу, проникшую до кости, и нужна была большая осторожность, чтобы извлечь ее, тем более, что она вонзилась сбоку. На стреле было восемь зазубрин, но московит скоро вылечился, и мы благодарили бога за счастье, что избавились от тех бешеных псов.

Глава IV

Их приводят к генералу. Приказ для воодушевления войска. Число венецианских кораблей и галер. Имена офицеров. Мальтийцы присоединяются к армии. Появление турецкого флота. Галеры беев хотят прорваться. Мальтийцы мешают им. Турки выставляют две батареи. Ужасная стрельба из пушек в течение трех дней. Ветер благоприятствует туркам, но они уклоняются. Неизменная храбрость венецианцев. Турки падают духом.

На рассвете 24 июля мы добрались до кораблей, а около восьми часов утра меня привели в генералу, которому я рассказал о бывшем со мной несчастьи и о слухе, прошедшем по всему турецкому флоту, что они как раз сегодня должны произвести нападение, что они не сомневаются в успехе, и каждый уже подсчитал, сколько ему достанется кораблей, рабов и добычи, вследствие чего они так настойчиво рвутся в бой. Генерал поблагодарил меня за сообщение, пожаловал нам обоим пятьдесят рейхсталеров и велел приготовиться к бою. По его распоряжению к мачте прибили объявление, согласно которому всем была обещана свобода грабить, а полковникам, капитанам и начальникам запрещалось под страхом наказания отбирать у солдат добычу, что придало им особое мужество и бодрость.

Сначала венецианский флот был весьма слаб, но когда к нему примкнули мальтийцы [38]и несколько венецианских кораблей, то он стал весьма силен, включая 28 военных кораблей, 24 галеры и 7 галеасов [39] под командой генерала Лоренцо Марчелло (Lorenzo Marcello).

Остальные начальники:

Барбаро Бадуро (Barbaro Badoer) — проведитор армии,

Джузеппо Моресини (Joseppo Moresini) — адмирал галеасов,