Андрэ Дави - По Нилу на каяках Страница 37

7 марта. Проснувшись, отправляемся смотреть затопленный лес. Низкие берега Нила залиты водой (глубина тридцать или сорок сантиметров). Деревья —  колючие, с искривленными суками, покрытыми зеленой листвой. Это свидетельствует о том, что они не всегда стоят в воде. Дело, очевидно, в плотине, регулирующей уровень воды в реке. Вспоминаем о плотине Гебель-Аулия, главном распределителе вод Белого Нила, находящейся в четырехстах километрах на север. На этом участке Нил течет с таким незначительным уклоном, что влияние этой плотины ощущается и за сотни километров вверх по реке, даже теперь, когда вода в ней не доходит до максимального уровня.

Вновь пускаемся в путь, но держимся середины реки, подальше от пней и сучьев.

Вскоре впереди на горизонте видим линию, перегораживающую Нил. Это металлический мост в Кости длиной пятьсот метров. По нему проходит железная дорога от Кордофана до Красного моря...

Это второй встретившийся нам в пути мост. Первый был в Джинджи, выше водопада Рипон, в двух тысячах километров к югу.

Далее лежит Гезира, где выращивается высококачественный длинноволокнистый хлопок, один из лучших в мире.

Город Кости — крупный речной порт. Это перевалочный пункт между Кордофаном, знаменитым своим производством гуммиарабика, Нилом и Красным морем.

Порт забит крупными судами, и мы решаем не делать здесь привала. Спешим к Хартуму.

9 марта. Уже двое суток как на реке много фелук. Матросы редко упустят возможность дружески нас поприветствовать. Мы отвечаем традиционным "салам-алейкум", которому успели обучиться.

Нам случается плыть вместе с теми или иными судами, идущими в том же направлении, что и мы. Подплыв к фелукам, затеваем разговор, насколько позволяет наше знание арабского языка. На фелуках народ очень любопытный: нам задается множество вопросов — по счастью, почти всегда одних и тех же.

— Откуда ты? — кричит нам матрос.

— Из Эль-Гебелейна, из Малакаля.

Широким жестом поясняем, что прибыли из еще более далеких мест.

— Куда едешь? — кричит другой.

— Кости, Хартум, — и снова жест, обозначающий путь дальше — в Каир, к морю.

— Зачем? Что ты делаешь на реке?

Тут мы в большом затруднении, и я задаю себе вопрос — могли бы мы удовлетворительно объяснить, что делаем на реке, даже если бы знали арабский?

Отделываемся неопределенными ссылками на желание узнать страну, написать книгу. Мужчины важно кивают с таким видом, словно понимают, в чем дело.

Едва мы немного освоились с арабским языком, как стали задавать животрепещущий вопрос: "Далеко ли до следующей деревни?". Это давало нам возможность хотя бы приблизительно определять пройденное расстояние. Наш собеседник, как правило, указывал пальцем на солнце, потом на какую-то воображаемую точку:

— Когда солнце будет там, вы доберетесь.

— У тебя есть рыба?

Обычно она у них есть, и очень хорошая. Подходим, выбираем из кучи и расплачиваемся за нее местными деньгами. Рыбы, купленной на сумму, соответствующую нашим пятидесяти франкам, хватает на хороший обед для всех троих.

10 марта. Мы — в Гезире.

Оба Нила, Белый, по которому мы плывем, и Голубой, спускающийся с Абиссинских нагорий, находятся теперь в ста километрах один от другого, но в четырехстах километоах отсюда к северу, в Хартуме, опять соединяются. Таким образом, обе реки образуют полуостров — Гезиру, который превращен в хлопководческую область[20].

Здесь в Нил на определенном расстоянии спущены толстые трубы. Через них вода поступает в ирригационные каналы. Эти насосные станции с гудящими и сверкающими генераторами рядом со старыми сакие, оставшимися неизмененными в течение тысячелетий, дают представление о тех сдвигах, которые произошли за последние тридцать лет.

Под вечер попадаем в гости к суданским хлопковым плантаторам. Они принимают нас в большом одноэтажном доме. Такие постройки типичны для Судана.

Нас вводят в просторные комнаты, меблировка которых состоит из диванов и покрытых чехлами табуретов. В них голо, пусто, холодно. Стены выбелены известью, а на потолке совсем по-деревенски выступают балки, поддерживающие плоскую крышу.

Эти комнаты отведены для приезжих гостей и, по-видимому, редко используются. Помещения для семьи расположены в той части дома, которая не имеет окон. Доступ в них разрешен лишь ближайшим родственникам. Там проводят время женщины, скрытые от нескромных взглядов.

Хозяева пригласили своих знакомых, и вскоре мы оказываемся в обществе двух десятков суданцев, завернутых в праздничные галабии. Они молча к нам приглядываются.

Наши познания в арабском языке настолько ничтожны, что с нами не считают возможным заводить беседу. Правда, хозяева говорят немного по-английски, и пока слуги вносят столики, уставленные сладостями, чашками чая и сигаретами, мы успеваем узнать, что их — три брата и что они владеют обширной хлопковой плантацией.

Затем снова водворяется молчание и похоже, что все потихоньку дремлют. Впоследствии мы узнали, что правила восточного обращения не требуют, чтобы поддерживался непрерывный разговор с гостями, (разве только для него находится действительно важная тема.  В странах ислама  молчание — золото.

Ну что ж, будем придерживаться правила, не укладывающегося в рамки европейской вежливости. Это избавит нас от риска схватить мигрень в напряженных поисках слов на языке, который мы так плохо знаем и "а котором всегда рискуем сказать какую-нибудь двусмысленность.

11 марта. Весь день дул северный ветер, и мы продвигались так медленно, что вынуждены продолжать путь ночью, дабы наверстать упущенное.

Нам не везет. Ветер, как обычно затихший было на закате, принимается дуть с новой силой. Он вызвал на Ниле волнение, и в темноте  нам трудно следить за направлением поднятой зыби.

По мере приближения к плотине Гебель-Аулия река все шире разливается по долине. Плывем между деревьями, залитыми водой. Идти ли нам дальше, рискуя каждую минуту опрокинуться, или попытаться пристать к берегу, не зная, где находится твердая земля? Заметив вдали свет, решаем во что бы то ни стало до него добраться. В продолжение нескольких часов боремся с волнами, держа курс на мигающие впереди огни, которые то и дело исчезают из виду. Находимся посредине большой излучины, и нам начинает казаться, что мы в морской бухте, окаймленной огоньками. Наконец среди всех этих огней, тянущихся вдаль на километры, различаем ярко освещенные окна бунгало. Удваиваем усилия.

Хотя ночь черным-черна, нам кажется, будто впереди вырисовывается темная полоска. Уж не пристань ли это? Джон рядом со мной и, как я, гребет вовсю. Жан исчез. Тщетно зовем его: наши крики теряются в порывах ветра. Слышим плеск волн у дебаркадера. Мы у цели. Пологая набережная позволяет пристать к песчаному берегу. Вопим во всю силу легких, чтобы помочь ориентироваться Жану. Тот отвечает. Все в порядке. Он с разгона обошел нас, и теперь ему приходится возвращаться.