Жюль Верн - Жангада Страница 37

Невероятным усилием воли Жоам Гарраль взял себя в руки. Лицо его приняло обычное выражение.

— Наш разговор слишком затянулся,— сказал он, направляясь к двери,— теперь я знаю, что мне делать.

— Берегитесь, Жоам Гарраль! — снова пригрозил ему Торрес.

Жоам Гарраль ничего не ответил. Он распахнул дверь на веранду, знаком велел Торресу следовать за ним, и оба направились к середине жангады, где собралась вся семья Гарралей.

Бенито, Маноэль, а за ними все остальные встали, сильно встревоженные. Они заметили, что вид у Торреса угрожающий и глаза горят злобой. Их отец, напротив, вполне владел собой и был почти весел.

Оба остановились против Якиты с детьми. Никто не решался заговорить.

Торрес первый прервал тягостное молчание, сказав глухим голосом с присущей ему дерзостью:

— В последний раз я требую у вас ответа, Жоам Гарраль!

— Слушайте же его! — И Жоам Гарраль обратился к жене: — Якита, особые обстоятельства вынуждают меня изменить решение, принятое нами относительно свадьбы Миньи и Маноэля.

— Давно бы так! — вскричал Торрес.

Жоам Гарраль, не удостоив авантюриста ответом, бросил на него взгляд, полный глубокого презрения.

У Маноэля от волнения чуть не разорвалось сердце. Минья, побледнев как мел, встала и шагнула к матери, как бы ища у нее защиты. Якита раскрыла ей свои объятия.

— Отец! — воскликнул Бенито, становясь между отцом и Торресом.— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать,— отчетливо произнес Жоам Гарраль,— что ждать приезда в Белен, чтобы обвенчать Минью с Маноэлем, слишком долго! Завтра же отец Пассанья обвенчает их здесь, на жангаде, если после разговора со мной Маноэль не захочет отложить свадьбу.

— Ах, что вы, отец!…— воскликнул молодой человек.

— Подожди называть меня отцом, Маноэль,— промолвил Жоам Гарраль. В голосе его звучала невыразимая боль.

Торрес стоял, скрестив руки, и оглядывал всех с беспримерной наглостью.

— Стало быть, это ваше последнее слово? — спросил он.

— Нет, не последнее.

— Что же вы скажете еще?

— А вот что, Торрес. Хозяин здесь я! И вы сей же час, угодно вам или неугодно, покинете мою жангаду.

— Да, сию минуту! — вскричал Бенито.— Или я выкину его за борт!

Торрес пожал плечами.

— Оставьте ваши угрозы,— пробормотал он.— Они ни к чему не приведут. Я и сам хочу немедленно сойти на берег. Но вы еще вспомните обо мне, Жоам Гарраль! Мы снова увидимся с вами, и очень скоро!

— Если это будет зависеть от меня,— ответил Жоам Гарраль,— то, может быть, даже скорее, чем вам бы того хотелось. Завтра же я буду у судьи Рибейро, главного судьи провинции,— я предупредил его о моем приезде в Манаус. Если посмеете, приходите туда и вы!

— К судье Рибейро?…— пробормотал Торрес, явно сбитый с толку.

— Да, к судье Рибейро! — повторил Жоам Гарраль.

Затем он презрительным жестом указал гостю на пирогу и приказал четырем гребцам немедленно высадить его на ближайшем острове.

Вся семья, еще не оправившись от волнения, молча ждала, когда заговорит ее глава. Но тут Фрагозо, не вполне отдавая себе отчет в серьезности положения, со свойственной ему живостью обратился к своему благодетелю:

— Если господин Маноэль обвенчается завтра на жангаде…

— Вы обвенчаетесь одновременно с ним, друг мой,— ласково ответил Жоам Гарраль.

И, сделав знак Маноэлю, он удалился с ним в свою комнату.

Разговор Жоама Гарраля с Маноэлем продолжался около получаса, но всем казалось, что прошла целая вечность, пока дверь снова не отворилась. Маноэль вышел один.

В глазах его сверкала благородная решимость. Подойдя к Яките, он назвал ее матушкой, Минью — своей женой, а Бенито — братом. Затем он попрощался с Линой и Фрагозо — и ушел.

Теперь он знал все, что произошло между Жоамом Гарралем и Торресом. Узнал он и то, что Жоам Гарраль смело пустился в путешествие с единственной целью: добиться пересмотра несправедливого судебного решения, жертвой которого он стал, и не дать дочери и зятю попасть в то же ужасное положение, какое ему пришлось так долго терпеть самому. Да, теперь Маноэль все это знал. И благодаря своему несчастью будущий тесть стал Маноэлю еще дороже.

Жоам Гарраль не сказал ему только одного: что существует письменное доказательство его невиновности и что оно находится в руках Торреса.

Назавтра, двадцать четвертого августа, за час до начала брачного обряда, большая пирога, отчалив от левого берега, пристала к жангаде. Двенадцать гребцов быстро пригнали ее из Манауса; в ней сидели полицейские и начальник полиции, который, назвав себя, поднялся на жангаду.

В эту минуту вся семья, одетая по-праздничному, вышла из дома.

— Жоам Гарраль? — спросил начальник полиции.

— Это я,— ответил хозяин жангады.

— Жоам Гарраль,— провозгласил начальник полиции,— раньше вас звали Жоам Дакоста! Один человек носил два имени. Вы арестованы!

Ошеломленные Якита и Минья замерли, не в силах двинуться с места.

— Мой отец — преступник?! — вскричал Бенито и хотел броситься к нему.

Но отец знаком приказал ему замолчать.

— Я позволю себе задать только один вопрос,— твердым голосом сказал он, обращаясь к начальнику полиции.— Кто дал приказ о моем аресте? Главный судья Рибейро?

— Нет,— ответил тот,— приказ о немедленном аресте дал его заместитель. У судьи Рибейро вчера вечером случился апоплексический удар, а в два часа ночи он умер, не приходя в сознание.

— Умер! — вскричал Жоам Гарраль, сраженный этим известием.— Умер…

Но вскоре он снова поднял голову и обратился к жене и детям:

— Дорогие мои, один судья Рибейро знал, что я невиновен. Его смерть может оказаться роковой для меня, но все же не надо приходить в отчаяние.

Начальник полиции подал знак полицейским, и они подошли, чтобы увести Жоама Гарраля.

— Говорите же, отец! — закричал Бенито, обезумев от горя.— Скажите только одно слово, и мы вас отстоим! Мы готовы силой исправить ужасную ошибку, жертвой которой вы стали!

— Здесь нет ошибки, мой сын. Жоам Гарраль и Жоам Дакоста — одно лицо. Я, честный человек, из-за судебной ошибки двадцать три года назад был несправедливо приговорен к смерти вместо настоящего преступника. И я клянусь перед Богом жизнью моих детей и их матери в своей полной невиновности!

— Вам запрещены всякие переговоры с семьей,— сказал начальник полиции.— Вы арестованы, Жоам Гарраль, и я должен выполнить приказ со всей строгостью.

Жоам Гарраль движением руки остановил потрясенных близких и слуг.

— Пусть свершится людское правосудие,— сказал он,— пока не свершилось правосудие Божие!