Жюль Верн - Михаил Строгов Страница 37

Но все усилия были, по-видимому, напрасны!

— Сарынь на кичку! — завопили солдаты из первой лодки.

Михаил Строгов узнал военный клич татарских пиратов, единственным ответом на который было — упасть пластом на живот.

И так как ни паромщики, ни он приказу не подчинились, прогремел залп, и две из лошадей были сражены наповал.

В тот же момент раздался треск… Это лодки уткнулись в середину парома.

— Надя, ко мне! — крикнул Михаил Строгов, готовый выпрыгнуть за борт.

Девушка уже собиралась последовать за ним, когда удар копья сбросил Михаила Строгова в реку. Течение подхватило его, на какой-то миг над водой показалась его рука — и он исчез.

Надя вскрикнула, но прежде чем она успела броситься следом, ее схватили, стащили с парома и бросили в одну из лодок.

Тут же были заколоты копьями паромщики, паром поплыл по течению, а татары в лодках продолжили свой путь вниз по Иртышу.

Глава 14

МАТЬ И СЫН

Омск — официальная столица Западной Сибири. Это не самый большой город губернии того же названия, Томск значительнее и по населению, и по величине, но именно в Омске находится генерал-губернатор первой половины Азиатской России [63].

Омск, собственно, состоит из двух разных городов, в одном из которых — верхнем — размещаются исключительно представители властей и чиновничества, а в другом живут в основном сибирские купцы, хотя торговым его едва ли можно назвать.

Город насчитывает приблизительно 12 — 13 тысяч жителей. Его защищают крепостные стены с опорными бастионами, но стены эти сделаны из глины и по-настоящему надежным укреплением служить не могут. И поэтому татары, хорошо об этом осведомленные, решились взять город приступом, и после нескольких дней осады им это удалось.

Гарнизон Омска, насчитывавший всего две тысячи человек, мужественно сопротивлялся. Но под напором войск эмира был шаг за шагом вытеснен из нижнего — торгового — города и вынужден укрыться в верхнем.

Здесь генерал-губернатор, его офицеры и солдаты укрепились по-настоящему. Верхний квартал Омска они превратили в своего рода крепость, пробив в домах и церквах бойницы, надстроив зубцы, и стойко держались в этом самодельном кремле, даже без особых надежд на своевременную помощь. Откуда ее ждать, если татарские отряды, спускавшиеся по Иртышу, получали каждый день все новые подкрепления, и — что еще важнее — командовал ими офицер, предавший свою страну, но человек заслуженный и известный своей отвагой.

Это был полковник Иван Огарев.

Иван Огарев, личность столь же страшная, как и тот татарский военачальник, кого он подбивал идти вперед и вперед, был профессиональный военный. Унаследовав от своей матери, азиатки по происхождению, толику монгольской крови, он любил хитрить, ему нравилось придумывать ловушки и не претили никакие уловки, если надо было выведать секрет или устроить западню. Коварный по природе, он охотно прибегал к самому низкому притворству, прикидываясь при случае нищим и искусно перенимая любые обличья и повадки. Сверх того, он был жесток и при нужде мог сделаться палачом. В его лице Феофар-хан обрел заместителя, достойного представлять хана в этой варварской, дикой войне.

К тому времени, когда Михаил Строгов достиг берегов Иртыша, Иван Огарев уже хозяйничал в Омске и тем настойчивее торопил с захватом верхнего города, чем скорее спешил попасть в Томск, где как раз собралось ядро татарской армии.

Действительно, Томск вот уже несколько дней как был взят Феофар-ханом, и именно отсюда, став хозяевами Центральной Сибири, захватчики должны были двинуться на Иркутск.

Иркутск и был настоящей целью Ивана Огарева.

План предателя состоял в том, чтобы под ложным именем добиться приема у Великого князя, снискать его доверие, а затем, в условленный час, сдать город татарам и выдать самого Великого князя.

После захвата такого города и такого заложника вся Азиатская Сибирь должна была пасть к ногам захватчиков.

Между тем, как мы знаем, царю стало известно об этом заговоре, — как раз чтобы расстроить его и было доверено Михаилу Строгову то важное письмо, которое теперь при нем находилось. Отсюда же и строжайшие предписания молодому гонцу — пройти через захваченную местность инкогнито, не раскрывая себя.

До сих пор ему удавалось неукоснительно выполнять этот наказ, но мог ли он по-прежнему следовать ему и теперь?

Удар, нанесенный Михаилу Строгову, оказался не смертельным. Продолжая плыть, не показываясь над водой, он добрался до правого берега, где и упал без сознания в камыши.

Придя в себя, он обнаружил, что лежит в лачуге мужика, который, вероятно, подобрал его и выходил, а значит, ему он обязан тем, что еще жив. Как долго уже гостит он у этого славного сибиряка? Этого знать он не мог. Но когда вновь открыл глаза, то увидел склонившееся над ним доброе бородатое лицо — хозяин участливо смотрел на него. Строгов собирался уже спросить, где он, но мужик опередил его:

— Помолчи, батюшка, помолчи! Очень ты еще слабый. Сейчас я расскажу тебе и где ты, и что приключилось с той поры, как я принес тебя в избу.

И мужик поведал Михаилу Строгову о том, как происходила та стычка, свидетелем которой он оказался, — и о нападении на паром татарских лодок, и о разграблении тарантаса, и о кровавой расправе с паромщиками!…

Но Михаил Строгов уже не слушал его, — проведя рукой по своему кафтану, он нащупал письмо императора, по-прежнему спрятанное на груди.

И облегченно вздохнул, но успокоиться еще не мог.

— Со мной была девушка! — сказал он.

— Ее они убивать не стали! — ответил мужик, упредив тревогу, сквозившую в глазах гостя. — Взяли в свою лодку и поплыли по Иртышу дальше! Для них это еще одна пленница в придачу к той толпе, что гонят в Томск!

Михаил Строгов ничего не сказал в ответ. Приложил руку к груди — унять сердцебиение.

И все же, несмотря на пережитые испытания, душа его была целиком во власти долга.

— Где я? — спросил он.

— На правом берегу Иртыша и всего в пяти верстах от Омска, — ответил мужик.

— От какой же это раны я такой разбитый? Не от пули?

— Нет, от удара копьем по голове, и рана уже зарубцевалась, — сказал мужик. — Еще несколько дней, батюшка, и ты сможешь снова отправиться в путь. Ты упал в реку, но татары не стали тебя подбирать, обыскивать… Твой кошелек так и лежит у тебя в кармане.

Михаил Строгов пожал мужику руку. И, вдруг резким усилием выпрямившись, спросил: