Пьер Гэсо - Священный лес Страница 37

Почти два часа женщины вокруг хижины продолжают вопить о смерти.

Вдруг хор смолкает, и через несколько минут нам разрешается выйти. Через деревню пробегают средневековые призраки: прошедшие эксцизию девушки, в колпаках, закутанные в длинные белые ткани, возвращаются в женский священный лес, чтобы приготовиться к празднику. Мужчины имеют право участвовать в танцах, и мы можем снимать без всяких ограничений.

Мы лихорадочно устанавливаем камеру в таком месте, чтобы ничего не упустить в церемонии, и ждем попусту целый час. Вуане куда-то исчез. Наконец, устав от ожидания, мы убираем аппаратуру, но как раз в тот момент, когда мы укладываемся в гамаки, раздаются ружейные выстрелы. Снова слышны ритмичные звуки тыквенного оркестра. На пороге хижины появляется Вуане.

— Быстро, патрон, начинается.

— Теперь ты останешься с нами, — говорю я ему. — Нам все время будет нужен переводчик.

Мы устремляется навстречу девушкам, выходящим гуськом из леса. С их колпаков свешивается густая бахрома из черных нитей, закрывающая лицо и заставляющая девушек наклонять голову при ходьбе. Они одеты только в синие или белые м’била, окаймленные, как и колпаки, длинной хлопчатобумажной бахромой. Тела их покрыты большими ритуальными рисунками, очень схожими с рисунками на хижинах. Браслеты из зубов пантеры, колокольчики и талисманы дополняют убор. На шее некоторых, словно кулон, висит что-то вроде креста со слегка закругленной вертикальной перекладиной.

— Что это такое? — спрашиваю я Вуане.

— Л ты не видишь… — смеется он, — Это самолет тома.

Я думаю сначала, что он шутит.

— Да нет, — говорит Вуане, — самолет — это снадобье.

Девушки идут раскачиваясь. Вот они выходят на площадь, где их ожидает около двадцати старух, пританцовывающих под ритмичные звуки больших калебас, обтянутых нитяными сетками, украшенными позвонками обезьян. Учащенный, оглушительный треск этих гигантских инструментов напоминает скорее всего прерывистое пыхтение паровоза и почти заглушает пение. Со всех сторон гремят выстрелы. Песни тонут в общем шуме. Подвергшиеся эксцизии простираются на земле в один ряд, головой к оркестру, и медленно поднимаются. Изящные жесты их рук сопровождаются постукиванием зубов пантеры на браслетах. Затем девушки встают, разделяются, и каждая, окруженная группой зрителей, исполняет свой танец. Кажется, будто они следуют только собственному вдохновению; быстрые движения внезапно сменяются молитвенными позами, напоминающими танцы народов Дальнего Востока.

На глянцевой спине одной из девушек немного ниже талии я замечаю несколько глубоких рубцов.

— Это только для красоты, — объясняет Вуане. — Настоящая татуировка женщин — это эксцизия.

— Но эта татуировка для красоты, должно быть, мучительнее мужской.

— Охотно, — отвечает он, — но они об этом не знают и, главное, не надо им говорить.

Мужчины по очереди танцуют перед девушками и складывают к их ногам подарки, которые тут же запирают матроны. Иногда какой-нибудь охотник кладет на плечо девушке ружье, заряженное холостым патроном, и стреляет в воздух: этот заряд пороха подарен ей.

Когда щедрость мужчин начинает иссякать, виновницы праздника внезапно окружают юношу: он должен сделать подарок или убежать в чащу. В развлечения девушек входит «набрасывание кольца». Мне оно кажется очень забавным, пока я сам не становлюсь его жертвой. Мужчина, голова которого зажата предательски наброшенной петлей из лиан, увешанной бахромой из рафии, должен, чтобы освободиться, протанцевать, не забывая преподнести ритуальный подарок.

Оркестр калебас иногда смолкает, чтобы дать девушкам время перевести дыхание. Но садиться на землю им нельзя. Две женщины садятся, прислонившись к хижине, и вытягивают ноги, на которые ложится девушка. Другие женщины укрывают се и обмахивают.

— Это другие жены ее мужа, — говорит мне Вуане.

Так я узнаю, что большинство девушек еще до входа в лес предназначены тому или иному мужчине и что их родители уже получили выкуп.

Из прохода между двумя хижинами спокойно выезжает на своем новом велосипеде Коли и садится рядом с нами. Он сегодня совсем не показывался. В честь его прибытия танцы возобновляются, девушки надают ниц перед ним.

— Среди них шесть для меня, — доверительно сообщает он мне.

— Шесть из двадцати трех, а у тебя и так больше двухсот жен.

— А их никогда не бывает слишком много. Чем больше у тебя жен, тем ты могущественней, тем меньше заговоров против тебя.

II он указывает нам на бородатого человека в шортах, тропическом шлеме и ботинках на гвоздях. Мы уже приметили его как неутомимого танцора, раздарившего целое состояние.

— Видишь? Это мой брат. Ему хотелось бы запять мое место. Уже шесть лет он устраивает заговоры против меня, но теперь все в порядке… У тома всегда происходят какие-нибудь истории, но когда ты хитер, это неважно… Йес, сэр!

— Ты говоришь по-английски?

— Я шесть лет прожил в Либерии.

Вуане был прав: мы, вероятно, найдем в Коли ценного союзника.

В кажущемся беспорядке празднества постепенно вырисовывается тема танца. Девушки, в одиночку или группами, изображают мимикой главные занятия племени. Одна, вооружившись деревянными саблями, красной и зеленой, быстрыми ударами рассекает воздух, подражая жестам воинов. Вторая, с пальмовой метлой, убирает хижину. Другие, согнувшись, поднимают целину или с тазами в руках занимаются стряпней. В следующих танцевальных номерах я узнаю пародийное изображение примечательных событий, например визита кантонального вождя. Девушка в большом вышитом бубу и в красной феске поверх колпака обходит хижины, а за ней следуют все остальные, изображая жен. Все они по очереди выступают в роли фаворитки, держащей руку на плече мужа.

Две девушки, лица которых по-прежнему скрыты черной бахромой, появляются на площади ряжеными: одна — в безупречно белом костюме, другая — в платьице европейского покроя. Вуане подходит и толкает меня локтем.

— Смотри, — говорит он, — это виги.

Я вопросительно гляжу на него.

— Виги — это белые. Это слово означает «тяжелые, как камни»… Такие, которые не сдвинешь.

По походке и позам танцующих я без труда узнаю в этой пародии коменданта округа и его жену. Та, что изображает мужчину, даже держит карандаш и записную книжку, в которой она без устали царапает — письмо в глазах тома самое удивительное из занятий белых. Им подают стол и стулья; мужчина продолжает писать и собирать налоги, их приносят остальные танцовщицы, которых сопровождают две девушки, вооруженные подобием бичей, — они изображают окружных стражников.