Ю. Головнина - На Памирах. Записки русской путешественницы. Страница 4

Женщина у сартов, как и у большинства мусульмане играет роль скромную: её почти исключительная обязанность состоит в рождении детей, — она даже не рабочая сила, так как вся тяжесть труда вне и внутри дома, а также и уход за скотом лежит на мужчине; женщина ограничивается шитьем, вышиваниями и заботами о кухне, иногда даже этот последний труд исполняется мужем.

Женятся сарты не рано, иногда за 30 лет, при чем выбор невесты делается матерью или сестрою жениха; они же иногда доставляют ему возможность увидать суженую, конечно украдкой. Часто и этого не бывает, и жених довольствуется теми сведениями, которые ему сообщают женщины — родные: «как не знаем невесты, воскликнул наш Мурза, рассказывая мне о своем сватовстве: и мать, и сестра смотрели, потом мне рассказывали, им верю». Видит он ее впервые, когда девушка уже стала его женой. За невесту платится родителям её калым; он, впрочем, значительно ниже, чем у киргизов и можно иметь невесту (конечно не первого сорта) за 100–150 рублей. Подарки, свадебные празднества и угощения производятся на счет жениха. Развод у них в большом ходу, причем

достаточно для него повода самого несложного: жена, например, имеет право требовать развода, если муж не кормит ее пилавом [3] хотя раз в неделю. Сарт в большинстве случаев хороший семьянин, миролюбив и с детьми обращается чрезвычайно нежно, — никто из них, даже в шутку, не толкнет и не обидит ребенка.

Наша администрация давно сознает необходимость изменить положение сартской женщины и первым к тому шагом были некоторые попытки открыть их лица, но приходилось при этом натыкаться на такой решительный отпор, что власти не решались настаивать в виду неизбежности в таком случае поголовного восстания. Такова попытка одного влиятельного лица, окончившаяся довольно оскорбительным инцидентом. Решено было дать бал, на который были приглашены все представители туземной власти и аристократии с требованием, чтобы они привезли своих жен и дочерей с открытыми, конечно, лицами. Бал состоялся, женщин привезено было много, при чем все они получили подарки, и таким образом совершилось, по-видимому, вступление сартской женщины в общественную жизнь Но оказалось… что приехавшие на бал quasi-жены и дочери были просто женщинами легкого поведения.

Подарки были у них отобраны, власти получили выговор, но факт остался фактом и дальнейших последствий не имел.

Особенно важно было бы открытие женских лиц еще в виду того, что, как нам говорили, под женским одеянием нередко скрываются важные преступники, которые в таком. наряде неуловимы: русские власти не могут выследить подозреваемую личность, а туземец не смеет ни при каких обстоятельствах поднять покрывала женщины, так-как это оскорбление, по укоренившемуся обычаю, может быть смыто лишь кровью. Человек, разрешивший своей жене ходить с открытым лицом, считался бы изменником, проклятым и никто не решится не только вести с ним какие-нибудь дела, но даже и говорить с ним. Наиболее развитые из сартов сознают ненормальность такого замкнутого положения женщины, но ни один не решается пойти против веками освященного обычая, ставшего законом.

Еще князь Хилков на пароходе сообщал в виде слуха о беспорядках, происшедших в Андижане, но так как подробно ничего известно не было, мы и не придавали этому большего значения. Однако слухи эти подтверждаются все настойчивее, хотя и с различными вариантами: приходится убедиться, что действительно что-то произошло. Настроение в Самарканде сильно приподнято, нам говорят о разъезжающих по ночам патрулях, о будто бы убитой жене офицера, о совершенном безумии продолжать наше путешествие при таких условиях; люди, даже довольно высоко стоящие на административной лестнице, а потому, казалось бы, хорошо осведомленные, говорят, что страна на военном положении что если бы даже, вопреки здравому смыслу, мы и поехали далее, то нас из Ташкента не выпустят. Но именно, вопреки здравому смыслу, мы и решили поступить: придется, быть может, изменить наш маршрут и вместо Памиров свернуть на Иссык-Куль, но мы не покроем себя позором отступления. Впрочем, в Ташкенте мы получим сведения, уже вполне достоверные, и там окончательно выяснится наш дальнейший образ действие.

29 мая. Из Самарканда выехали мы в 6 часов вечера по не совсем еще законченной линии железной дороги; путь до Ташкента уложен, но не забалластирован. Так как дорога еще не открыта [4], то выдача билетов производится бесплатно и всецело зависит от любезности железнодорожной администрации; правильного и обязательного для дороги расписания не существует, классных вагонов нет (за исключением нескольких вагонов 3 класса). Благодаря любезности строителя дороги, г. Урсати, в наше распоряжение был отдан отдельный товарный вагон, в котором наши чемоданы и ящики заменили столы и стулья. Сегодняшняя ночь была для нас первым испытанием: спать пришлось на полу, подстелив под себя только плед, муж же, великодушно отдавший мне и свой архалух, постлал на пол виксатиновую накидку и на этом спартанском ложе вскоре заснул, как убитый. К моему, впрочем, величайшему изумлению я тоже спала прекрасно и проснулась в 7 час. утра бодрая и совсем отдохнувшая.

Утром мы подошли к станции «Карки» в Голодной Степи. Станционные здания еще не закончены, буфета нет, можно достать лишь горячую воду, питаться же приходится взятою с собою провизией. Кругом — ни деревца, ни кустика, ни травки: на безграничном пространстве виднеется все та же бесплодная «Голодная и Степь» с уныло и редко торчащей на ней асафетидой. Грунт степи состоит из богатейшего лесса, весною покрытого сплошным ковром цветов, но, за недостатком влаги, вся растительность быстро погибает под лучами палящего солнца. При искусственном же орошении эта почва дает колоссальный урожай.

Узнав наверное, что на этой станции мы будем стоять еще неопределенное, но во всяком случае продолжительное время, мы вышли из вагона: осторожность наша в этом отношении будет понятною, если я упомяну, что звонками нас не баловали, и поезд после долгой, иногда несколько-часовой стоянки снимался с места сразу, издавая при своем отбытии свист продолжительный, но уже бесполезный для пассажира, легкомысленно отдалившегося от своего вагона.

Несколько мальчиков и молодой человек, вооруженный шпагою, суетились между путями, поражая какого-то маленького, но очевидно не безопасного врага: это была битва с фалангами, которые в этот утренний час куда-то передвигались и в громадном количестве перебегали через железнодорожные пути. Фаланга — большое, вершка в полтора-два, паукообразное животное желтого цвета с коричневыми пятнами и четырьмя необычайно жесткими зубчатыми челюстями, издающими о твердый предмет металлический звук; у неё довольно длинные мохнатые лапки, из которых две передние (особенно длинные) она несет, подняв кверху: они служат ей скорее щупальцами или хватательным орудием, чем ногами. Фаланги мало поворотливы и очень нежны, так как несильный удар и, по-видимому, легкое увечье причиняли им смерть; в течение двух часов мальчики и герой со шпагою перебили их несколько десятков. Часов в 9 утра шествие фаланг прекратилось, и они более не показывались.