Сесил Форестер - Хорнблауэр и «Отчаянный» Страница 4

Гости выпили, дружно выражая одобрение. Все взоры устремились на покрасневшую Марию, потом на Хорнблауэра. Тот встал. Раньше, чем Корнваллис дошел до середины своей речи, он понял, что адмирал повторяет слова, десятки раз говоренные им на свадьбах у своих офицеров. Хорнблауэр настроился на тот же лад. Он встретил взгляд Корнваллиса и широко улыбнулся. Он отплатит той же монетой — ответит теми же словами, которые Корнваллис выслушивал десятки раз.

— Сэр Уильям, леди и джентльмены, я могу только поблагодарить вас от имении… — Хорнблауэр взял Марию за руку, — моей жены и меня.

Когда все отсмеялись — Хорнблауэр знал, что упоминание Марии в качестве его жены вызовет смех, хотя сам не видел в этом ничего смешного, — Корнваллис поглядел на часы. Хорнблауэр поспешно поблагодарил его и повел к двери. За порогом Корнваллис повернулся и крепкой ручищей хлопнул Хорнблауэра по груди.

— Я добавлю еще одну строчку к вашим приказам, — сказал он. Хорнблауэр заметил, что дружелюбная улыбка адмирала сопровождается испытующим взглядом.

— Да, сэр?

— Я добавлю письменное разрешение сегодня и завтра не ночевать на судне.

Хорнблауэр открыл было рот, чтобы ответить, да так и не смог вымолвить ни слова. Обычная сообразительность его покинула. Мозг так занят был переоценкой ситуации, что на орган речи уже не хватило сил.

— Я подумал, что вы могли забыть, — сказал Корнваллис, широко улыбаясь. — «Отчаянный» входит в состав Ла-Маншского флота. Закон воспрещает его капитану без приказа главнокомандующего ночевать где-либо, кроме как на борту. Хорошо, вы такое разрешение получили.

Хорнблауэр обрел наконец дар речи.

— Спасибо, — сказал он.

— Может, вам не придется ночевать на берегу ближайшие два года. Может быть больше, если Бони будет драться.

— Я уверен, он будет драться, сэр.

— В любом случае мы с вами встретимся возле Уэссана через три недели. Так что еще раз до свидания.

Некоторое время после ухода Корнваллиса Хорнблауэр в глубокой задумчивости стоял у полуоткрытой двери в гостиную, переминаясь с ноги на ногу — ему хотелось бы пройтись туда-сюда, но это было невозможно. Война близится — в этом он и прежде не сомневался, зная, что Бонапарт не пойдет на уступки. Но до сих пор Хорнблауэр беспечно полагал, что в море его не отправят до объявления войны, что у него есть две-три недели, пока тянутся последние безуспешные переговоры. Он просчитался, и теперь горько себя за это корил. То, что у него хорошая команда — первый урожай вербовки, что судно его можно быстро подготовить к плаванию, что оно мало и не имеет веса в общем балансе сил, даже то, что у него неглубокая осадка и оно, следовательно, пригодно для поставленных Корнваллисом задач — все это должно было предупредить Хорнблауэра, что его отправят в море при первой возможности. Он обязан был это предвидеть, и все же не предвидел.

Это — первая горькая пилюля, которую надо проглотить. Теперь предстоит разобраться, почему же он просчитался. Ответ он знал с самого начала, но — и за это он презирал себя еще сильнее — не хотел себе признаваться. И все же это так. Он заставил себя не думать о скором отплытии из-за Марии. Он не хотел огорчать ее, и потому не позволял себе заглядывать далеко в будущее. Он бездумно плыл по течению в надежде, что счастливая случайность спасет его от необходимости нанести Марии такой удар.

Здесь Хорнблауэр резко себя одернул. Счастливая случайность? Чушь. Он командует своим собственным судном, и его посылают на передовую. Это блестящая возможность отличиться. Вот это и есть счастливая случайность — досадным невезением было бы остаться в порту. Хорнблауэр почувствовал хорошо знакомую дрожь возбуждения при мысли об опасности, о том, что придется рисковать репутацией — и жизнью — выполняя долг, завоевывая славу и (это главное) укрепляясь в собственных глазах. Он пришел в себя: он видит вещи в нормальных соотношениях. Он прежде всего флотский офицер и лишь потом — женатый мужчина. Но… но… от этого не легче. Ему все равно придется вырываться из Марииных объятий.

Дольше стоять в дверях было бы неприлично. Надо вернуться, несмотря на душевное смятение. Хорнблауэр вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— В «Военно-Морской Хронике» будет неплохо выглядеть, — сказала миссис Мейсон, — что главнокомандующий провозгласил тост за молодую чету. Ну, Горацио, у некоторых ваших гостей пустые тарелки.

Хорнблауэр все еще пытался изображать радушного хозяина, когда увидел в дальнем конце комнаты озабоченное лицо трактирщика — только со второго раза стала понятна причина его появления. Он впустил в комнату нового рулевого со шлюпки «Отчаянного» — Хьюита. Тот был маленького роста, и Хорнблауэр сначала его не заметил. Нехватку роста Хьюит восполнял широченными плечами, а лицо его украшали великолепные черные бакенбарды, вошедшие недавно в моду у обитателей нижней палубы. С соломенной шляпой в руке он враскачку вошел в комнату, и, козырнув, протянул Хорнблауэру записку. Адрес был написан рукою Буша — как положено, хотя и несколько старомодно: — «Горацио Хорнблауэру, эсквайру, капитану и капитан-лейтенанту». Пока Хорнблауэр читал, собравшиеся молчали — немного невежливо, на его взгляд.

Его Величества шлюп «Отчаянный»/ 2 апреля 1803 года

Сэр, я узнал в доке, что первый лихтер готов к нам подойти. Повышенная оплата для докеров не разрешена, посему работа закончится не раньше заката. Я почтительно предполагаю, что мог бы поруководить погрузкой, коль скоро Вы не сможете вернуться на борт.

Ваш покорный слуга

У. Буш.

— Шлюпка в Салли-порт? — спросил Хорнблауэр.

— Да, сэр.

— Хорошо, я буду там через пять минут.

— Есть, сэр.

— Ой, Горри, — укоризненно сказала Мария. Нет, это было разочарование, не укоризна.

— Моя дорогая… — начал Хорнблауэр. Он подумал было процитировать «я не могу любить тебя так сильно…» и тут же отказался от этой мысли — вряд ли его жене пришлась бы по душе эта цитата.

— Ты возвращаешься на корабль, — сказала Мария.

— Да.

Не может он оставаться на берегу, когда надо работать. Сегодня, подгоняя матросов, он загрузит не меньше половины припасов. Завтра они все закончат, а если артиллерийский склад поддастся на уговоры адмирала, то успеют загрузить и боеприпасы. Тогда он сможет после завтра на рассвете выйти в море.

— Я вернусь вечером. — Хорнблауэр принужденно улыбнулся Марии, стараясь не думать, что его ждут приключения и возможность отличиться.

— Ничто не удержит меня вдали от тебя, дорогая, — сказал он, положил руки ей на плечи и звучно поцеловал. Все захлопали — это был способ внести немного веселья в происходящее. Под общий хохот Хорнблауэр удалился. Пока он торопливо шагал к Салли-порт, две мысли постоянно переплетались в его мозгу, словно змеи на медицинской эмблеме — как безудержно любит его Мария, и что послезавтра он будет в море командовать собственным судном.