Лев Савров - Ах, эта Африка! Страница 4

Я пошел через рыночную площадь, держа злополучную тару под мышкой. Из дверей своей лавки мне призывно замахал рукой наш приятель — ливанец Самир.

— Привет, — сказал он. — Знаешь, в городе не будет сахара месяца два. Я отложил для вас двадцать пачек, а то уже расхватывают.

— Вот молодец, спасибо, я как раз и деньги несу.

Мы еще поболтали недолго о том о сем, условились в следующее воскресенье поохотиться в саванне на страусов южноамериканским способом, используя его вездеход, и я собрался домой. У дверей лавки уже дежурил какой-то шустрый юнец, почувствовав возможность легкого заработка. Он ухватил сумку с сахаром, ловко водрузил ее себе на голову и, насвистывая, пошел впереди меня прямехонько к гостинице. «Интересно, — подумал я, — есть ли на рынке хоть один человек, который не знает, где я живу?» Мои студенты носили книги и тетради тоже на голове, даже если это был только один учебник или одна тетрадь, ручки и карандаши втыкали в волосы, где они держались намертво. Но после того, как однажды я увидел двух дюжих мужчин, которые с кряхтеньем подняли двухсотлитровую железную бочку, наполовину наполненную водой, поставили ее на голову старушке, и старушка не спеша, слегка приседая и цепко переставляя босые ноги, враскоряку ушла вдаль, я перестал чему бы то ни было удивляться.

— Принес? — спросил Виктор.

— Принес, — сказал я.

— Алассан, убери сахар в кладовку, это про запас, говорят, что в городе будет перебой с сахаром.

Выйдя через пять минут из нашей знаменитой душевой, я увидел Алассана не в кухне, а на террасе, переминающегося перед дверью с ноги на ногу.

— Ну, что у тебя случилось?

— Да вот, ваш новый свитер… я очень старался, хозяин…

— Перестарался, что ли?

— Он стал теперь белый-белый.

— Как белый-белый?

— Смотрите сами…

Он быстро сбегал в кухню и принес свитер. Этот нитяной свитер я купил неделю назад из-за его совершенно необычного нежного светло-канареечного оттенка. Сейчас он был снежной белизны.

— Ты чем стирал, горе мое?

— Порошком, хозяин, как всегда.

— Витя, поди сюда, посмотри!

— Ага, — сказал Виктор с удовлетворением, — я же говорил тебе, что такого цвета не бывает.

— Но ведь был?

— Был, да сплыл!

Он посмотрел на наши растерянные лица и начал смеяться. Махнув рукой, я тоже засмеялся. Поняв, что грозы не будет, Алассан заулыбался вовсю, и его широкий приплюснутый нос распространился, казалось, на все лицо. Мы собрались вернуться в комнату, но он продолжал топтаться у дверей.

— Ты чего опять мнешься?

— Хозяин, не могли бы вы дать мне аванс, я тоже хочу запастись сахаром.

— Да ведь я платил тебе три дня тому назад!

— Так уж нету, хозяин. Кончились.

— Ну и ну… Ладно, я сегодня добрый, получишь одну треть вперед.

— Тысячу раз спасибо, хозяин!

Через полчаса он опять заскребся у дверей. Я вышел на террасу.

— Что там опять у тебя стряслось?

— Ничего, хозяин… только можно я мой сахар оставлю здесь, в кладовке, на хранение?

— Конечно, оставляй, места не жалко. А почему не хочешь нести домой?

— Нельзя… Съедят.

— Десять пачек съедят сразу?!

— Съедят, — вздохнул он, — у нас всегда так.

— А потом?

— Так это ж потом, хозяин. Зачем думать о том, что будет потом?

— Но надо как-то планировать расходы, да и вообще жизнь…

— Э, пусть Бог планирует… для простого человека это слишком сложно…

Через два дня я случайно заглянул в кладовку, там на полке лежал только наш сахар.

— Алассан, — спросил я за обедом, — а где твой сахар?

— Пришлось взять, хозяин, — стыдливо пряча глаза, тихо ответил он, — я проговорился дома…

— Ну и что?

— Ну и съели.

— За один день десять пачек съели?

— Не за один, за два… шесть пачек… а из четырех бизнес сделали.

— Какой такой бизнес может быть из четырех пачек, скажи на милость?

— Мы разделили сахар на кучки по пять-шесть кусочков, и моя жена продала его.

— И какова прибыль? — поинтересовался Виктор.

— Восемьдесят монет, — гордо ответил Алассан.

— Бизнесмены, — задумчиво произнес Виктор с непередаваемым оттенком.

Мы с Роже хохотали до слез: восемьдесят монет — это как раз цена одной пачки сахара.

— Послушай, Алассан!.. Ой, не могу, ха-ха… так вы теперь без сахара, но с монетами, так, что ли?

— И без монет, — пожал он сокрушенно плечами. — Я отобрал у нее и вечером проиграл в карты.

— Во, человек! — веско подытожил Виктор. — Карточный долг — святое дело.

— А как жена на это посмотрела? — спросил Роже.

— Немножко побила меня ночью.

— Ну а ты что?

— И я немножко побил ее…

— А потом?

— А потом мы помирились… я думаю, скоро у нас будет еще ребенок… я хотел бы девочку.

— Зачем тебе еще одна, у тебя их уже четыре, и только один парень.

— Мальчик у меня наследник, а девочки вырастут и принесут в дом деньги.

— Это у вас жену покупают, что ли? Нечто вроде калыма? Но ведь ты не мусульманин, да и не все население здесь арабской веры.

— В Африке всегда платили за жену, хозяин.

— А чем?

— Сейчас просто деньгами. Раньше приводили скот, оружие, редкие украшения. Теперь самый ценный выкуп — холодильник.

— Почему?

— Можно делать бизнес: покупаешь пиво и кока-колу ящиками у фирмы и продаешь по бутылке из холодильника. Жарко — люди хотят пить.

— Бизнесмены, — опять сказал Виктор. — И какая сейчас обычная цена за жену?

— Если без детей, двадцать тысяч.

— А с детьми?

— Чем больше детей у нее, тем дешевле.

— Это несправедливо, — изрек Роже, — раз она не бесплодная, цена должна быть выше.

— Но выращивать детей тоже недешево, — возразил я.

— В общем, каждый из нас в месяц может купить себе пять бездетных жен, — безошибочно подсчитал Виктор.

ГЛАВА 6

Сегодня какой-то религиозный праздник, занятий нет, и я спал подольше. Проснулся от визга и урчания Бубу на террасе и от робкого призыва «профессор! профессор!» (забавно, когда тебя в двадцать пять лет зовут профессором, но так здесь принято). Сонный, на ощупь открыл дверь, и — шлеп! — кто-то приклеился к левой икре. Это, конечно, Люлю, но я никак не могу привыкнуть и каждый раз от неожиданности подпрыгиваю. Люлю — месячного возраста детеныш черной макаки, крохотное ласковое существо с прямо-таки человеческими ладошками и пальчиками, большими тонкими прозрачными бесшерстными ушами и огромными умными печальными глазами на детской мордочке. Накрепко прижавшись к ноге, он тихонько постанывал, прося ласки. Наклонившись, я почесал ему за ушами и под подбородком, он сразу замолк, закрыл глаза и потерся щекой о мою кожу. Теперь буду ходить по террасе, сидеть в кресле, заниматься домашними делами, а он так и провисит на моей ноге. И как эти маленькие мягкие лапки могут крепко и долго держать его в такой позе!