Леонид Репин - Параметры риска Страница 40

Синь повернулся к нему и сказал: "Хом-тот (плохо)".

— Хом-тот, хом-тот — очень плохо. Ни черта здесь нет! Хоть бы какая-нибудь захудалая зверюшка подвернулась, — сказал Ракитин и вслед за Синем погасил фонарь.

Они присели на поваленное дерево. Синь, глотнув воды из, фляги, полез в сумку. Потом похлопал себя по карманам и, повернувшись к Ракитину, сделал вид, что выдувает дым. Он что-то сказал, и вдруг Ракитин явственно услышал: "Тьфу! Моя трубку потерял!" Наверное, именно так и должен был сказать старый гольд Дерсу.

Синь пригнулся к земле и, медленно подсвечивая фонариком, пошел обратно по своим следам. Ракитин не сомневался, что искать в ночных джунглях трубку еще сложнее, чем иголку в стоге сена. Но он заблуждался в способностях Синя.

Не прошло и пятнадцати минут, как охотник издал радостное восклицание и с торжеством показал Ракитину найденную трубку. Синь, страшно довольный, присел на корягу, любовно обтер трубочку рукавом и, не зажигая, засунул в рот.

Они снова вернулись к прогалине и остановились прислушиваясь. Там царило полное спокойствие. Бродили еще часа два по ночному, полному таинственных звуков лесу. Синь тщательно высвечивал каждое более-менее подозрительное дерево в надежде обнаружить притаившееся животное. Но удача явно отвернулась от охотников.

Правда, на пути им не раз встречались следы косуль, и глубокие отпечатки, оставленные кабанами… Но ни одного животного увидеть так и не удалось.

Изрядно устав, они вышли на опушку. Впереди от-i крылись освещенные луной рисовые поля. Откуда-то издалека ветер доносил ритмичные тяжелые вздохи колеса-черпалки, которая денно и нощно, без перерыва, выплескивала воду из речушки в канал, питающий влагой посевы риса.

Ракитин смотрел как зачарованный на открывшуюся картину. Все — и огромная яркая луна, обливавшая желтоватым светом геометрически четкие прямоугольники рисовых полей, блестевшие, словно покрытые льдом, и четкие черные контуры деревьев на фоне сине-серебряного неба, и пение цикад, и вздохи черпалки — вызывало ощущение нереальности происходящего. Он с замиранием сердца всматривался в серебряные блики лунного света, на эту дышавшую миром и покоем картину.

Но Синю, сегодня оказавшемуся в роли охотника-неудачника, было не до лирики. Он взял Ракитина за руку, показал на полную луну, как бы пытаясь объяснить, что в такую ночь не может быть удачной охоты, и, сказав: «Веня» (домой), — быстро зашагал к лагерю.

Обратный путь в темноте показался Ракитину бесконечным. Он то и дело спотыкался о невидимые во тьме корни, путался ногами в траве, цеплялся за ветви кустарников. Ракитин так устал, что, добравшись до палатки, буквально свалился на койку. Подсунув под голову плоскую подушечку, набитую травой, он провалился в сон.

Его пробудил грохот выстрела. Ракитин присел на койке. Прислушался. Но все было спокойно: ни тревожных окриков, ни суматошной беготни. По-прежнему стрекотали цикады, и будто издалека доносился негромкий разговор людей, сидевших у костра.

Ракитин хотел было заснуть, как по тенту палатки осторожно постучали и чей-то голос спросил:

— Дамти Витя, ты не спишь?

— Не сплю, не сплю, — сказал он, окончательно стряхивая сонную одурь.

— Синь зверя убил, — повторил тот же голос. Это был Лок.

Не одеваясь, лишь засунув ноги в резиновые сапоги, Ракитин выполз наружу. Возле ярко горящего костра, попивая чай, расположились двое дежурных и Дьяков, который тоже участвовал в ночной охоте, правда, в другой компании, но с тем же успехом.

Неподалеку, в привычной позе, на корточках сидел Синь, с невозмутимым видом дымя трубочкой. У ног его темнело тело какого-то зверя.

— Кто это? — спросил Ракитин, рассматривая охотничий трофей.

— "Тю-тю", — сказал Синь, выпуская длинную струю дыма.

Так вот чей голос они так часто слышали в окрестностях лагеря! Так вот кому принадлежало это жалобное, протяжное: тю-тю, тю-тю, тю-тю!

Ракитин присел на корточки. Убитый зверь был размером с небольшую собаку. Широкая голова, заканчивавшаяся немного заостренной мордочкой с белым пятном, напоминала собачью. Вытянутое тело покрывал густой, жесткий мех. По его желто-коричневому фону были разбросаны многочисленные округлой и неправильной формы черные пятна. Вдоль спины тянулись три черные полосы, которые, сливаясь, переходили в черноту длинного пушистого хвоста со светлыми кольцами.

— Так это ж циветта, — наконец сообразил Ракитин. — Знаменитая азиатская, или настоящая, циветта, за которой охотятся, чтобы добыть пахучее вещество цибет, широко используемое в парфюмерии и медицине. Taк вот из чьего меха сделана у Синя охотничья сумка…

— Поздравляю, дамти Синь, — сказал Ракитин, пожимая охотнику руку. Тот слегка улыбнулся, а затем, молча включив фонари, направил луч света на голову циветты.

И вдруг мертвые глаза зверя ожили, вспыхнули красноватыми огоньками. И только сейчас Ракитин понял, почему фонарь Синя светил так тускло. Дело было совсем не в батареях. Лишь таким вот слабым лучом можно было обнаружить животное по отблеску глаз, не испугав его светом. — Эти красные и зеленые искорки в кустах были не чем иным, как сверкающими глазами животных.

"Что же я за болван! — обругал себя в душе Ракитин. — Ну надо же было быть таким тупым… Нет животных! Исчезли животные! — передразнил он сам себя. — Всю обедню Синю испортил. Вот уж он меня, наверное, в душе проклинал, когда я свой прожектор включил… От такой иллюминации какое хочешь животное до смерти напугается".

Ракитин хотел, чтобы Лок все это объяснил Синю. Не переводчик как назло куда-то исчез. Ракитин опустился на траву рядом с охотником, положил руку ему на плечо и виновато-дружески улыбнулся.

Синь улыбнулся в ответ и тихо сказал: "Той хуэ" все хорошо.

В гости к Синю

Деревня Бао-Линь, где жил Синь, лежала километpax в десяти от лагеря. Надо было спуститься вдоль по ручью на восток и выйти на проселочную дорогу, по которой машины экспедиции три недели приходили джунгли.

После ночного дождя дорога основательно раскисла и, чтобы не завязнуть по щиколотку в липкой темно-коричневой грязи, им приходилось все время держаться обочины. Солнце уже поднялось над джунглями, и деревья, умытые дождем, зеленели еще ярче, переливаясь в солнечных лучах всеми цветами радуги, словно осыпанные бриллиантами. Напоенная дождем земля просыхала, исходя легким полупрозрачным паром. Будто осколки огромного зеркала, сверкали оставшиеся после тропического ливня бесчисленные лужи.

С приближением к деревне все чаще и чаще стали попадаться признаки человеческого жилья. То буйволы, разлегшиеся по шею в грязи с блаженными мордами, лениво прядали ушами. То нежно-зеленые прямоугольники рисовых чеков, окруженные насыпными дамбами. То остатки лесного водопровода — десятка два подставок-рогулин, вбитых на расстоянии друг от друга. На них лежали длинные, пожелтевшие от времени бамбуковые стволы-трубы с отверстиями у каждой перемычки.