Кэролайн Майтингер - Охота за головами на Соломоновых островах Страница 41

После возвращения Маргарет начались поиски станка-мольберта. Пятница, которому было поручено доставить мольберт, не мог вспомнить, где и когда он его бросил. В конце концов мольберт нашли отлично замаскировавшимся в зарослях бамбука. Вскоре нашлись драгоценные кисти, сигареты, пакет с завтраком и кое-что из нашей одежды. Все это было широко разбросано по деревне. Но мой скакун вместе с ящиком красок умчался обратно в Танакомбо. Нам оставалось утешаться мыслью, что дома все краски будут в полной сохранности.

Собаки бесследно исчезли в зарослях, и это оставило нам слабую надежду на скорое возвращение деревенских псов с кусками побежденных противников в окровавленных пастях.

Возник естественный вопрос: что подумает о нас местное население? Удастся ли нам создать себе в деревне репутацию безобидных посетителей после всех этих разрушений?

Безупречно чистая и гладкая деревенская площадь хранила следы только что закончившихся ристалищ. По краям площади лежали сваленные банановые деревья, тут же виднелась разрушенная стена хижины, а спрятавшиеся в домах жители, вероятно, не сомневались, что наши псы уничтожили всех деревенских собак. Впрочем, я сама опасалась подобного исхода, так как огромные плантаторские псы заимствовали у своих белых хозяев чувство уверенности в собственном превосходстве над местными злобными дворнягами.

Самым нелепым было полное исчезновение жителей, перед которыми нам следовало извиниться, подарив в частичное возмещение причиненного убытка несколько плиток табаку.

Жителей мы не увидели; перед нами было три десятка стоявших вразброс маленьких хижин со светло-желтыми бамбуковыми стенами и коричневыми пальмовыми крышами, спускающимися с двух сторон почти до самой земли. Окон не было, имелась только одна входная дверь, прикрытая бамбуковым занавесом.

Вынув несколько плиток табаку, мы стали расхаживать по деревенской площади, держа их веером, как торговцы сластями на бейсбольном матче. «Хэлло!..» — взывали мы в пустой деревне, пытаясь найти золотую середину между позой белого повелителя и извиняющегося человека. Никто не отвечал.

Мы испробовали обращение на английский лад — тот же результат; на пиджин-инглиш — никакого ответа. Мы не знали, ударят ли нас копьем в глаз, если мы попытаемся заглянуть в щелку, а такой ответ был бы вполне заслуженным. Но тут мы вспомнили, что не видели ни одного мужчины, а все разбежавшиеся перед нами жители были женщины и дети.

— Мэри есть здесь? — спросили мы на пиджин-инглиш, но ответа не последовало.

Маргарет остановилась у одной из дверей, провела пальцем по бамбуковой занавеси.

— Не заинтересуется ли мадам новой усовершенствованной шторой? — спросила она нараспев, как торговец вразнос, и при этом попыталась просунуть ногу под занавес.

Я оттащила Маргарет назад.

Мною руководило не чувство страха, а элементарное соображение, что здесь не Соединенные Штаты, где никто не стал бы прятаться в доме, если бы кто-нибудь причинил ему убыток. Помимо всего, я не была уверена, что у меланезийцев развито чувство юмора.

— А что, если их выманить изломов музыкой? — предложила Маргарет.

Мы выбрали место посередине деревни, уселись в тени пальмы с таким расчетом, чтобы все нас видели, и битый час пели дуэты под аккомпанемент гавайской гитары. Мы спели весь репертуар, от американских танцевальных мелодий до русских панихидных песнопений, но наши невидимые слушатели не проявили ни малейшего интереса. Изредка мы слышали плач ребенка, что давало нам уверенность в наличии живых существ в этой опустелой деревне.

Необычайно смешно и немного жутко было сидеть и распевать перед абсолютно пустой деревней и вместе с тем понимать, что за каждым нашим движением следят сквозь щели хижин сотни глаз.

Тогда мы решили отступить, оставив наше снаряжение в хижине, предназначавшейся для приезжающих представителей администрации. Это был единственный дом, построенный на сваях и имевший веранду. На всякий случай мы решили проверить, не засели ли в нем туземцы, вооруженные смертоносными стрелами. Так как дом стоял на высоких сваях, а щели в полу были достаточно большими, то мы легко обнаружили, что дом совершенно пуст. Из соображений безопасности мы решили в дом не входить, а поручить нее дело Пятнице, мирно спавшему на берегу. Пятница крайне неохотно подчинился нашему распоряжению, и мы заметили, что он чем-то испуган. Возможно, что бойкот, которому мы подверглись в деревне, имел гораздо более глубокие причины, чем нам казалось. Во всяком случае, мы и Пятница сделали все от себя зависящее, чтобы скорее убраться из деревни.

Когда мы подошли к месту, где стояла наша кобыла, то Увидели, что она обглодала кору на очень ценимом жителями дереве.

Позади кобылы высилась пирамида, явившаяся результатом обгладывания коры. В этой чистенькой деревне пирамида должна была вызвать всеобщее неудовольствие.

Так закончилось наше первое знакомство с деревней!..

Вернувшись в Танакомбо, мы подытожили приобретенный опыт и решили стреножить лошадей на время ночной пастьбы (чтобы не ловить их утром) и удавить плантационных собак (если они еще живы). Затем мы спросили у Пятницы, что он думает о поведении деревенских жителей, почему они спрятались и почему он сам опасается входить в деревню?

Пятница отрицал собственную трусость.

— Хорошо, — сказали мы. — В таком случае почему жители прятались в хижинах? Неужели мы внушаем туземцам такой страх?

По мнению Пятницы, причиной страха была «большая лошадь», то есть кобыла с жеребенком, заставившая жителей еще несколько часов после нашего ухода прятаться в хижинах, — Хорошо, — сказали мы, — будем верить, что всему виной лошади.

На следующее утро мы снова с большим опозданием прибыли в деревню, но на этот раз виноватым оказался распухший локоть Маргарет. Нам так и не удалось установить, не был ли это перелом, но мы потеряли все утро в спорах о том, следует ли Маргарет остаться дома и заняться прикладыванием компрессов. В конце концов мне удалось переспорить Маргарет, и она осталась дома, а я с Пятницей отправилась в деревню, куда мы прибыли после ухода мужчин на охоту и рыбную ловлю и когда женщины собирались заняться работой на огородах.

Свою лошадь я привязала на берегу, в отдалении от деревни, и теперь все должно было идти как по маслу. Но как только я в сопровождении Пятницы вошла в деревню, все женщины бросились врассыпную.

— Что это значит? — строго спросила я у Пятницы, словно он нес ответственность за поведение женщин. Но лицо Пятницы приняло удивленно-невинное выражение, как будто он и в самом деле не знал, в чем дело.