Лев Шильник - Удивительная история освоения Земли Страница 43

Одним словом, темна вода во облацех, но испанский король, ознакомившись с проектом Магеллана, страшно возбудился и заключил с ним договор, согласно которому к Молуккским островам будет отправлено пять кораблей с экипажем из 234 человек. П. Ланге сообщает об условиях этого договора:

Магеллану и Фалейру гарантируются исключительное право в течение десяти лет использовать морскую дорогу, которую они откроют, и для прибыли от торговли специями и управления «Островами пряностей». Но все это при условии, что Молукки действительно находятся в полушарии, на которое распространяется власть Испании.

Интриги португальских властей, вознамерившихся на корню погубить затею конкурентов (по принципу «сам не ам и другим не дам»), мы здесь опустим, хотя имеются сведения, что соотечественники Магеллана сделали все возможное, чтобы эскадра не вышла в море. В июле 1519 года португальский консул в Севилье писал своим доверителям:

Флот состоит из пяти кораблей водоизмещением около 110, 80, 80, 60 и 60 тонн; все пять – старые и залатанные. Я их видел, когда их вытащили на берег для починки. Корабли ремонтировались одиннадцать месяцев, а теперь их конопатят на плаву. Я неоднократно бывал на борту и заверяю Вашу милость, что я не рискнул бы плыть на них даже до Канар, ибо дерево их шпангоутов ветхое. Всю артиллерию составляют восемь малокалиберных пушек, и только самый большой корабль, который будет вести Магеллан, вооружен четырьмя очень хорошими железными пушками. Численность команд всех пяти кораблей достигает 230 человек.

О реальном состоянии кораблей Магеллана в наши дни судить очень трудно. Если П. Ланге считает, что письмо консула – откровенная и гнусная инсинуация, призванная скомпрометировать идею кругосветного плавания, то другие исследователи не без оснований полагают, что наш прямолинейный герой сам во всем виноват, ибо пал жертвой запутанных дворцовых интриг, получив в свое распоряжение рассохшиеся посудины, которые нужно было перебирать от киля до клотика. Корпуса, изъеденные червем-древоточцем, гнилые палубы и ветхий такелаж рассыпáлись при малейшем прикосновении и требовали неотложного ремонта. Х. Ханке убежден, что простодушному Магеллану достались корабли, списанные в архив и давным-давно исключенные из судового реестра (о ходовых качествах кораблей XVI–XVII веков довольно подробно рассказывается в главе «Люди и корабли»). Справедливости ради необходимо отметить, что не все историки солидарны с Ханке. Ланге, например, пишет, что только на приведение магеллановых кораблей в порядок было израсходовано около полутора миллионов мараведи (мелкая серебряная монета, введенная маврами: 1 песо равнялся 700 мараведи; масштаб тогдашних цен реконструировать нелегко, но достаточно сказать, что не слишком изношенный корабль грузоподъемностью около 100 тонн стоил в те времена примерно четверть миллиона мараведи). Что же касается восьми малокалиберных пушек, то по другим источникам, на борт было взято 58 полевых орудий, семь фальконетов, три бомбарды и три тяжелых осадных пушки с порохом и боеприпасами. В трюме помимо провизии лежали изысканные колониальные товары, общая стоимость которых достигала 2 миллионов мараведи. Далее позволим себе цитату.

В общей сложности король <…> и другие финансисты выложили около восьми с половиной миллионов мараведи, чтобы осуществить испанскую атаку на «Острова пряностей». Один только король, которого в том же году избрали императором Священной Римской империи и который стал именовать себя Карлом V, вложил в дело шесть с половиной миллионов мараведи. Таким образом, оснащение флотилии Магеллана оказалось одним из самых значительных политических и коммерческих предприятий, претворение в жизнь которого стало в значительной степени возможно благодаря стараниям финансистов. Крупное королевское вложение на первый взгляд противоречит этому утверждению, но мы помним, что оно было обеспечено с помощью банка Фуггера. Что касается якобы безнадежного состояния кораблей «Сан-Антонио», «Тринидад», «Консепсьон», «Виктория» и «Сантьяго», то оно относится к области фантазии, так же как и легенда, что будто бы Магеллан вышел в море с пестрой бандой разбойников. Конечно, тогдашние моряки были далеко не цветом общества. И когда многозначительно указывается на то, что среди двухсот шестидесяти пяти членов экипажа, помимо испанцев, были еще португальцы, итальянцы, французы, а также греки, немцы, фламандцы и африканцы, то это говорит скорее за, чем против ситуации, сложившейся в Севилье в 1519 году.

Не станем спорить с профессиональными историками, но все-таки отметим, что интернациональный состав экипажа в те времена – заурядное дело, и потому не очень понятно, для чего автор уделяет этому банальному обстоятельству столько внимания. Что же касается «пестрой банды разбойников», то на флотах XVI–XVIII веков служило редкостное отребье, так что капитанам всегда приходилось быть начеку (впрочем, плавание Магеллана великолепно это доказывает). И трудно вообразить чиновников и судовладельцев, которые больше всего пекутся о благополучном исходе плавания неведомо куда. Поэтому скепсис Ханке представляется куда более обоснованным, чем безудержный оптимизм его соотечественника. Между прочим, парусники Колумба – «Санта-Мария», «Пинта» и «Нинья» – тоже были старыми лоханями с ветхим такелажем и весьма основательно пропускали воду еще на пути к Новому Свету.

Итак, 20 сентября 1519 года флотилия Магеллана оставила за кормой гавань Сан-Лукар де Баррамеда и взяла курс на Канарские острова. На борту пяти кораблей (флагман «Виктория» водоизмещением 85 тонн, «Сан-Антонио» – 120 тонн, «Тринидад» – 110 тонн, «Консепсьон» – 90 тонн и «Сантьяго» – 75 тонн) находилось 265 человек, из которых только двум десяткам счастливцев – оборванным, изголодавшимся и беззубым – повезет вновь ступить на родную землю. Магеллана, увы, среди них не будет, а вот Антонио Пигафетта, души не чаявший в адмирале, вернется через три года домой и представит на суд почтеннейшей публики краткое описание беспримерной изнурительной кругосветки. Итальянец посвятил Магеллану такие слова:

Каракка «Виктория», флагманский корабль Магеллана: на старинной гравюре (вверху) и в реальности (на фото – современная копия)

Слава о столь благородном капитане не изгладится из памяти в наши дни. В числе других добродетелей он отличался такой стойкостью в величайших превратностях, какой никто никогда не обладал. Он переносил голод лучше, чем все другие, безошибочнее, чем кто бы то ни было в мире, он умел разбираться в навигационных картах. И то, что это так и есть на самом деле, очевидно для всех, ибо никто другой не владел таким даром и такой вдумчивостью при исследовании того, как дóлжно совершать кругосветное плавание, каковое он почти и совершил.