Пьер Гэсо - Священный лес Страница 43

В Тувелеу мы чувствуем себя дома. Жители встречают нас проявлениями дружбы, которые особенно трогательны после вчерашних впечатлений. Мы водворяемся в нашей хижине. День проходит в хлопотах, в приведении аппаратуры в порядок. Мы с нетерпением ждем Тонн: уже темно, а его все нет.

К нашему удивлению, Тонн приходит пешком в одиннадцать часов вечера, весь в грязи и царапинах. Он оставил велосипед в Бофосу. Йуане и Зэзэ не верят своим глазам: они никогда но думали, чтобы белый мог передвигаться ночью, без лампы, одни в бруссе. Они встают, завернутые по обычаю тома в одеяла, приносят Топи в знак восхищения орехи кола и пальмовое вино и приказывают нагреть воды, чтобы он мог умыться.

Новость быстро распространяется по деревне. Старейшины, старухи, дети приходят к нам, чтобы узреть это чудо — белого, который ходит ночью, словно знахарь. Еще не успев прийти в себя, Топи шепчет:

— Дело плохо. Но об этом потолкуем потом.

Затем, уже громко, он рассказывает о своем путешествии:

— Я стремился во что бы то ни стало вернуться сегодня вечером. Кажется, праздник в Согуру состоится на этих днях. Я хотел вас предупредить. Я рассчитывал вернуться засветло, но из-за заболоченных речек, грязи, дождя запоздал. В небольшой саванне между Серису и Тувелеу мне стало не по себе: все казалось, что за мной следует какой-то зверь. Я чпркал спички и беспрерывно курил, потому что, кажется, хищники боятся огня.

— В этой саванне много пантер, — замечает Вуане.

— Да, и к тому же я то и дело терял тропу. В лесу, в темноте, это еще ничего, но в саванне… Наконец я разулся и стал лучше чувствовать дорогу. Войдя снова в чащу, в пятнадцати минутах ходьбы отсюда, я услышал совсем рядом громкий вздох. Я отпрянул… Чиркнул спичкой. Это был бык. Я понял, что я пришел.

— Но, — сказал Вуане, — это же бешеный бык из Ковобакоро.

Тони, взволнованный задним числом, энергично ругается.

— Сейчас, — говорит Вуане, — все животные заперты из-за риса.

Молодые ростки должны скоро появиться из-под земли, и уже несколько дней вокруг деревин в чаще сооружена солидная ограда, привязанная от дерева к дереву лианами.

Как только мы остались одни в хижине, Тони поделился дурными вестями.

Всем уже известно, что мы татуированы и видели тайны тома. Начальник округа очень обеспокоен. Он говорит, что знахари готовы на все, чтобы наказать нас: отравить или даже поднять против нас население. Во избежание неприятностей он намерен отменить разрешение на съемки и отобрать уже снятые кадры. Нам нельзя больше терять ни минуты.

После короткой дискуссии мы решаем как можно скорее отправиться в Согуру, чтобы на месте подготовить почву и выяснить точную дату празднества.

Без всякой паузы Вуане продолжает тем же безразличным топом:

— Вы можете приготовить машины, сегодня придут гелемлаи.

Это первое предзнаменование большой татуировки. Через несколько дней мы будем наконец знать, как нам поступать.

— Дождались, — мрачно констатирует Жан.

Тони и я воздерживаемся от комментариев. Между нами заключено молчаливое соглашение: к чему спорить о том, как мало у нас шансов заснять эту церемонию!

Мы сидим, задумавшись, в гамаках. Вуане выходит из хижины, но вскоре возвращается возбужденный.

— Гелемлаи! — кричит он. — Гелемлаи здесь!

Билакоро, собранные в углу площади, сгрудились у одной из хижин позади могилы предка, словно небольшое испуганное стадо. Как требует обычай, на них нечто вроде фригийских колпаков из шкуры пантеры, отороченных козьим мехом и украшенных раковинами, и подобие мантий из ромбовидных кусков шкур разного цвета — одеяние древней касты воинов.

Мальчики, уже прошедшие татуировку, в браслетах, с вымазанными каолином губами, разместились между хижинами и длинными ветками преграждают дорогу белым вестникам священного леса. Гелемлаи, с неподвижными под белесым пластырем лицами, не спеша, словно в балете, делают символические жесты, будто пытаются пробить себе путь своими белыми шестами. Ни песен, ни музыки… Тишину нарушают лишь крики детей да царапанье шестов по гравию.

Когда главный гелемлаи, в ковбойской шляпе и длинных штанах под бубу, появляется на площади, все жители уже в сборе. Он торжественно расхаживает перед ними взад и вперед, размахивая жезлом из сухих трав и требуя приношений. Каждый из мужчин Тувелеу, произнеся требуемую обычаем речь, передает свой взнос на торжество.

Гелемлаи тем временем продолжают кружить по деревне в своих увесистых ошейниках. Они одновременно стараются добраться до билакоро и ускользнуть от наших камер. Они явно не хотят быть заснятыми и убегают, едва завидев нас. Мальчики шести-семи лет, еще не достигшие возраста инициации, визжат от радости и смотрят на нас с восхищенными улыбками: мы приводим в трепет гелемлаи, которых они так боятся.

Церемония продолжается добрую часть второй половины дня. Затем защитительный барьер внезапно расступается, все билакоро в едином порыве бегут к лесу, их преследуют гелемлаи, которых Жану на этот раз удается заснять.

Вернувшись в деревню, дети толпятся в нашей хижине. Звонкими голосами они повторяют хором одно и то же непонятное нам слово.

— Что они говорят? — спрашиваю я Вуане.

— Охотники на гелемлаи. Они прозвали вас так, потому что вы наводите страх на гелемлаи.

Дети устраиваются вокруг нас, но входит Зэзэ и знаком приказывает им уйти. Он хочет поговорить с нами наедине. Он дает нам совет, который только подтверждает принятое нами накануне решение. Мы должны пойти к вождю кантона Уламаи, ответственному за большую татуировку этого года, и добиться его поддержки. Это совсем еще молодой человек, своим назначением обязанный белым; по мнению Зэзэ, он ни в чем не сможет нам отказать. Вуане проводит нас к нему, а слишком скомпрометированный теперь Зэзэ останется в Тувелеу и будет «греться» с помощью Вэго. Мы выйдем завтра.

После очень утомительного перехода мы прибываем к месту назначения. Кантональный вождь, ужо извещенный о нашем прибытии, выходит навстречу. Он выглядит нервным и болезненным. Его приветствие кажется неискренним, как и он сам. Вождь вооружен огромной тростью, на его черепе, словно тюбетейка, водружен баскский берет. Он принимает нас в хижине, убранство которой представляет собой любопытный компромисс между классическим стилем тома и столовой в стиле Генриха Второго. Красные оборочки украшают тяжелую мебель работы местных мастеров. Фотографии забытых кинозвезд соседствуют на стене с портретами сошедших со сцепы политических деятелей. Вождь усаживается за широкий письменный стол, покрытый расшитой цветами скатертью, мы садимся на стулья ^напротив. Как все кантональные вожди, он довольно бегло говорит по-французски, но попреки ожиданию не осведомляется о цели нашего визита и без конца рассыпается в любезностях. Мы вынимаем классический подарок — бутылку рома. С хмурым и раздраженным видом он бормочет какую-то благодарность и прячет бутылку в выдвижной ящик стола. Я никогда не видел, чтобы тома поступал таким образом. Спиртное пьют, а не прячут в запас, это не в характере людей этого народа. Как только мы заводим речь о татуировке, вождь под предлогом необходимости заняться нашим обедом и жильем прерывает беседу.