Павел Мариковский - В стране каменных курганов и наскальных рисунков Страница 44

Мимо муравейника незаметными рывками передвигается сухая палочка. Из одного ее конца высунется черная головка гусенички и ножки-коротышки. Они ухватятся за опору, подтянутся, и палочка сдвинется с места. Это гусеничка бабочки чехлоноски в своем домике. Она соорудила его из сухих былинок и так ловко подогнала друг к другу строительный материал, что получилась настоящая палочка. Чтобы усилить обманное сходство с предметом, никому не нужным, гусеничка осторожна, движется рывками и при малейшей тревоге замирает надолго: не дай бог, кто-нибудь увидит, разгадает секрет маскировки! Мимо палочки-гусенички бежит муравей. Наткнулся на нее, остановился, пощупал усиками, примерился: хорошая палочка для муравейника. Схватил и потащил к себе, на свой дом. Вскоре ему помогли, занесли палочку на самый верх муравьиной кучи, приладили к ней, оставили.

Долго лежала гусеничка в своем домике, боялась пошевелиться и высунуть головку: вокруг металась масса рыжих разбойников. Так долго гусеничка притворялась палочкой, что мне надоело следить за нею. В трудное она попала положение из-за своей поддельной внешности. Как она теперь выберется из плена? Ловко всех обманывала, а тут попалась. Теперь, изволь, лежи и не двигайся.

Все же не выдержала притворяшка. Вытянула головку, уцепилась ножками-коротышками, подтянулась рывком. Муравьи сразу заметили неладное. В чем дело, почему палочка сдвинулась с места? Собрались кучкой, ощупывают, обнюхивают. Но палочка как палочка, лежит себе и не шелохнется. И — разбежались во все стороны. Гусеничка сделала снова один рывок, другой и постепенно, потихоньку сползла с муравейника, никем не замеченная. И все было бы хорошо, но когда муравейник оказался позади, снова нашелся умелец-строитель, ощупал, примерился — хорошая палочка! И потащил обратно. Так бы и продолжалось все время. Да солнце скрылось за набежавшими облаками, потянуло холодком, муравьи все скрылись в своем муравейнике. Только тогда гусеничка выбралась благополучно из стана врагов и поспешила подальше от опасного места. Хотя она и похожа на палочку, но каково ей, живой, лежать палочкой в чужом доме и без конца притворяться.

Пора и нам продолжать дальше путешествие.

Кзылрай впервые мы увидали издалека еще с горы Бегазы. На севере, на горизонте, виднелся большой гранитный массив, изрезанный глубокими морщинами, ярко-розовый и слегка подернутый голубоватой пеленой воздуха.

По прямой линии до него было примерно около сорока километров. Но краткого пути к нему мы не знали. Его надо было искать где-то среди переплетения проселочных дорог, на что из опасения потратить напрасно горючее не решились. Пришлось возвратиться в Актогай, начав путь от этого селения.

В Кзылрай вела неплохая дорога, по которой мы вскоре достигли цели. Первое, что меня поразило при взгляде на горы, сильная их расчлененность, а также разнообразные фигуры выветривания. И еще — сосны! Они росли всюду на скалах, часто даже на совершенно голых, укореняясь в ничтожно малых и узких трещинах. Им жилось, бедняжкам, нелегко, и от тяжелых условий существования некоторые деревца прежде времени старились и погибали, оставаясь стоять на корню крепкими светлыми скелетиками. Но кое-где сосны выглядели неплохо, хотя и были коряжистыми и низкорослыми. В ложбинах между горами располагались густые лески из осины и березы. В некоторых из них журчала прозрачная вода горных ручьев. Царство гранита слоистого, обточенного ветрами и дождями, потрескавшегося от давних катастроф, сопровождавших землетрясения, чистый и прозрачный воздух с густым запахом смолистой хвои и синее небо с белыми облаками, повисшими над горами, тишина и покой. Все это производило впечатление какого-то особенного мира, застывшего в торжественном великолепии.

Все же удивительна резкая смена природы, которая произошла за три-четыре десятка километров. Каменистая пустыня, покрытая боялышем, сглаженные сопки, поросшие низкой травой с редкими кустиками таволги, сменились типчаком, степью, сочными лугами в понижениях — и вдруг гранитные горы, густые лесочки из осины и березы в понижениях между ними, сосны на скалах и еще шапки стелющегося можжевельника. Обилие зелени, запах леса порождают опущение совсем другого мира. Цветут шиповник, жасмин, шалфей, сурепка, гвоздика, ромашка, камнеломка. Местами зелень пестрит от пушистых головок сон-травы: она обычно цвела ранней весной.

Едва мы расположились на бивак, выбрав для него ровную гранитную площадку, как к нам пожаловал десяток бабочек-нимфалид, черных с белыми пятнами. Они беспрестанно крутились вокруг машины, над разложенными на камнях вещами, но соблюдали осторожность и к себе близко не подпускали. Что их привлекло к нам, не знаю. Быть может, это была просто их площадка, я мы на ней — гости. По земле бегали всегда деловитые большие муравьи-кампонотусы, кое-где протянулись тропинки процессий рыжего лугового муравья.

Вскоре на нашу остановку заявились крупные слепни табанцусы, забились в машину и стали в ней крутиться возле лобового стекла. Но на нас не обратили внимания, будто осознав бесполезность попыток урвать каплю крови у такого чувствительного к укусам существа, как человек. Странные слепни. Сказалось, возможно, то, что не было за многие тысячелетия ни одного удачника, который бы дал потомство от напитавшегося крови человека. Кто же выдержит нападение такой крупной мухи, вооруженной толстым хоботком, приспособленным для прокалывания прочной кожи лошадей, коров, архаров и козлов. Зато из ближайшего леска сперва днем пожаловали к нам крупные желтые комары — аэдесы весансы, а к вечеру прилетел и отряд комаров помельче — кулексков. Но комары нам не страшны. У нас друг — ветер, и, кроме того, мы снабжены пологами. Пусть всю ночь напролет воют кровопийцы, ничего им не достанется от нас.

Среди пожелтевших трав виднелась масса засохших и когда-то цветших растений. Представляю, какой роскошью выглядел Кзылрай весной и в начале лета! Кзылрай — самый южный форпост распространения замечательного дерева — сосны. Здесь ее продвижению к югу способствовала солидная высота местности над уровнем моря. Мой высотомер стал на отметке в одну тысячу метров, хотя мы расположились у подножия гранитных гор. Южнее на горе Бегазы такой же гранитной, но более низкой, сосны уже нет, перешагнуть дальше к югу через границу жизни, установившуюся веками, это дерево не смогло.

Далеко вокруг места, где мы остановились, не видно поселений, они здесь малочисленны. Почти нет следов человека и домашних животных. Мы были одни. Но вездесущие и беспечные любители природы и путешествий, не столько выезжающие на ее лоно, сколько наезжающие на ее, местами кое-где оставили следы своего пребывания в виде кострищ и консервных банок, очевидно, представляя себе, что засорение природы подобными предметами не оскверняет ее облика, и вообще не затрудняя свое мироощущение подобными пустяками. Основательно здесь поразвлеклись и охотники. Следов зверей нигде не видно, и старые, потрескавшиеся рога архара с остатками черепа служили упреком человеку, чья безграничная и часто алчная деятельность сказалась на природе.