Луи Буссенар - Герои Малахова кургана Страница 44

– Теперь саблю, сумку… шапку, – бормочет он, – в путь скорее!

Переодевшись, Сорви-голова поднимает ружье и идет размеренным шагом русского солдата. Бомбы и гранаты летят тучей. Но он верит в свою звезду. Что такое жизнь, когда речь идет о свободе?! Навстречу ему – никого. С бьющимся сердцем идет он вперед. Французские укрепления – близко… Проклятье!

Появляется отряд русских под командой офицера. Шестьдесят человек с габионами и разными инструментами в руках! Сорви-голова останавливается и отдает честь. Но одна деталь привлекает внимание офицера. Он удивлен, что русский военный носит гетры.

Сорви-голова не подумал об этом.

Офицер спрашивает его. Он не понимает ни слова, но сознает, что погиб. Бросив ружье, зуав бросается бежать, надеясь на свои ноги.

Увы! Столько храбрости, хладнокровия и все это – напрасно!

Один из солдат бросает ему в ноги габион. Сорви-голова спотыкается и падает. Двадцать пять человек окружают его. Он встает, сбрасывает шинель и появляется в своей форме перед глазами пораженных солдат.

– Сорви-голова! – восклицает молодой офицер.

– Да, это я, капитан, – спокойно отвечает зуав, выпрямляясь, – я сдаюсь и знаю, что меня ожидает!

– Бедный товарищ! Бегство… насилие, убийство солдат…

– Да, знаю, я проиграл игру. Я хотел быть свободным или умереть. Меня расстреляют. Это будет лучше, чем гнить в вашем каземате!

ГЛАВА VII

Часовые и пленник. – Военный суд – Долг. – На смерть. – Взаимная симпатия. – Прости! – Письмо. – Роза. – Последний туалет. – Целься! – Братья.

Бедного Сорви-голову повели в другой каземат. Новая тюрьма защищена от бомб и отнимает всякую возможность побега. Походная кровать, стол и три табурета потому что двое часовых находятся при нем неотлучно, им позволено сидеть. Сорви-голова желал бы поболтать с ними стряхнуть с себя тяжелый кошмар, но никто не понимает его. Все трое поглядывают друг на друга добродушно, с нескрываемой симпатией. Желая выразить свое уважение, один из солдат произносит два классических слова:

– Добрый француз!

– Добрый русский! – отвечает зуав.

Другой солдат пытается жестами завязать разговор. Он считает на пальцах до двенадцати и делает вид, что заряжает ружье и целится.

– Я понимаю! – говорит Сорви-голова. – Двенадцать человек расстреляют меня! Увидим!

Часы идут. Наступает ночь… Сорви-голова бросается на свою кровать и засыпает сном праведника. На заре часовые меняются. Сорви-голова просыпается, зевает, потягивается.

– Хороший француз! – говорят солдаты.

– Хорошие русские! – отвечает зуав.

Солдаты принесли с собой кварту водки, кусок черного хлеба и по-товарищески делят все это с пленником. Сорви-голова пьет водку, с аппетитом ест хлеб и пожимает руки солдатам. В восемь часов раздается звук шагов, и тяжелая дверь отворяется. Зуав замечает за дверью взвод солдат под командой унтер-офицера. Он чувствует легкую дрожь.

– Неужели меня расстреляют так вдруг, без суда? – думает он. – Ну, все равно, надо идти!

Унтер-офицер делает ему знак идти. Он спокойно и с достоинством идет.

Зуава приводят к зданию позади собора, на фронтоне которого развевается русский флаг, вводят в большую залу, в глубине которой сидят члены военного суда.

С болезненным чувством Сорви-голова узнает в председателе своего друга майора.

Долг – прежде всего. По бледности, покрывающей лицо майора, зуав понимает, как страдает его друг.

Сорви-голова отдает военный поклон и стоит, подняв голову, спокойный и твердый.

Слегка изменившимся голосом председатель говорит:

– Ваши имя, лета и место рождения!

– Меня зовут Сорви-голова, сержант второго полка зуавов, мне двадцать три года. Что касается моего настоящего имени, позвольте мне скрыть его. Я знаю, что буду казнен… И вот ради моей семьи, ради чести моего имени я хочу быть расстрелянным под именем Сорви-голова. В полку решат, что я умер в плену. Никто во Франции не узнает, что я был казнен как преступник.

– Я ценю и понимаю это! Признаете ли вы себя виновным в том, что напали на шестерых солдат Его Величества и убили их?

– Да, господин комендант, но я убил их, защищаясь, лицом к лицу!

– Конечно, но это не прощает вас!..

– Я пленник, хотел быть свободным и действовал в полном рассудке!

– Солдаты не вызвали вас на это?

– Нет, господин комендант… они противились моему бегству, исполняя свой долг!

– Вы не сожалеете об этом?

– Нет, не сожалею. Идет война, а я солдат – солдат должен драться до последнего вздоха! Наконец, я не давал слова, что откажусь от свободы!

– Я знаю это. Ничего не имеете сказать еще в свою защиту?

– Ничего!

Через десять минут совещание судей окончено. Офицеры входят. Председатель, бледный как смерть, громко произносит:

– Сержант Сорви-голова! Мне очень тяжело сообщить вам, что совет единодушно присудил вас к смерти. Регламент не допускает смягчения. Вы будете расстреляны через двадцать четыре часа!

Зуав спокойно отдает честь.

Офицеры встают и печально уходят.

Майор остается с пленником, протягивает ему обе руки и восклицает:

– Сорви-голова! Друг мой! Я в отчаянии! Что-то говорит мне, что, посылая вас на смерть, я совершаю преступление, убиваю брата… все мое существо возмущается… сердце болит! Между тем вы – враг, опасный враг… я судил вас по совести, по закону… Будь проклята война!

При этих теплых, полных симпатии словах взгляд Сорви-головы смягчился. Его руки энергично отвечают на пожатие майора, и он бормочет:

– Я тоже испытываю к вам глубокое, почти братское чувство. Как будто я знал вас раньше… всегда… я чувствую, что между нами есть таинственная связь… Будь проклята война, которая сеет повсюду скорбь и слезы!

Оба солдата долго смотрят друг на друга, растроганные, с влажными глазами, неспособные вымолвить слово.

– Господин комендант! – говорит Сорви-голова.

– Милый Сорви-голова!

– Окажите мне последнюю услугу… Завтра в девять часов будьте около меня на месте казни, помогите мне умереть спокойно! Я умру не один, покинутый всеми…

– Я обещаю вам это!

– Спасибо! Сегодня ночью я напишу последнее письмо другу нашей семьи, чтобы он приготовил моих стариков, отца и мать… Вы найдете это письмо на моем столе… Когда все будет кончено… снимите крест с моей груди… положите его в письмо и отправьте во Францию… Обещайте мне это.

– Клянусь вам, Сорви-голова! Ваше желание для меня священно!