Мирослав Зикмунд - Перевёрнутый полумесяц Страница 46

Хорошо бы сегодня оставить фотоаппараты в футлярах и, избежав всех соблазнов, попытаться подъехать как можно ближе к Эгейскому морю. Измит — военный порт, окрестности его обнесены колючей проволокой, всюду на шоссе надписи: «Ясак бёлге». Значение их не пояснено ни в одном из дорожных знаков, которыми турецкий автоклуб украсил края своих дорожных карт. И не будь даже у нас под рукой турецкого словарика, все равно мы нисколько бы не сомневались насчет их смысла. Колючая проволока слева, колючая проволока справа, наблюдательная вышка, антенны радиостанций, полевой аэродром, одна караульная будка за другой. Словарик лишь подтверждает нашу догадку «Ясак» — это запрет, «бёлге» — зона. Впрочем, тут уже под турецкой надписью поместили и английскую того же содержания.

Мы вздохнули с облегчением, когда караульные будки и наблюдательные вышки, наконец, исчезли. Поистине неважно чувствуешь себя за колючей проволокой.

Необозримые просторы без селений, необозримые просторы без людей.

Еще вчера мы не хотели верить статистике, согласно которой площадь необрабатываемой земли в Турции год от года увеличивается. В 1953 году ее было двенадцать миллионов четыреста семьдесят восемь тысяч гектаров. В 1957-м — уже тринадцать миллионов четыреста шестьдесят две тысячи гектаров. Целых семнадцать процентов всей площади страны, куда больше, чем лесов, и в одиннадцать раз больше, чем оливковых рощ, виноградников и огородов всей Турции.

Голодный медведь не танцует

Эти маленькие постоялые дворы называются «локанты». Они есть всюду: у дорог, в городах, больших и малых, — оазисы, такие же важные и нужные, как и бензозаправочные станции. Существует турецкая пословица: «Голодный медведь не танцует». А чтобы танцевать, медведь останавливается в локанте.

В ней можно получить самое распространенное турецкое кушанье — пилав, тушенный на жире рис с примесью шафрана, перца и томатов. Всегда есть тут долма — перец, фаршированный рисом и мелко нарубленным мясом. И уж, конечно, шишкебаб — кусочки молодой баранины или козлятины, изжаренные на вертеле над раскаленным древесным углем. Владелец локанты нисколько не обидится, если вы, вместо того чтобы читать меню, отправитесь прямо на кухню. Ибо это национальный обычай: каждый гость имеет право видеть, как готовится его блюдо. Он может попробовать и то и другое, а затем указать, с какой сковороды чодать ему на стол.

Мы доедаем шишкебаб с баклажановым салатом в локанте «Ени». Со стены на нас смотрит султан Сулейман с угрожающе закрученными усами, с тюрбаном на голове. Рядом с ним, по соседству с портретом Ататюрка, — другой султан, еще более грозный.

Пора расплачиваться, хотя нет, постойте, мы еще спросим, нет ли здесь чего-нибудь мучного, например баклавы. До вечера далеко, кто знает, когда у нас будет время снова подкрепиться. Роберт идет в кухню на разведку.

— Баклава будет, ребята, — возвещает он через минуту.

Прошло десять минут, четверть часа. Официант дважды обошел наш стол, а баклавы все нет.

— Баклава вар? — вновь спрашивает Роберт, когда официант появился возле стола в третий раз.

Тот два раза мотнул головой вверх, присовокупив к этому краткое «йок», что значит «нет».

Один из шоферов, который был свидетелем всех предыдущих переговоров, встал из-за соседнего столика и на ломаном английском языке объяснил нам секрет турецких кивков. Кивнуть вниз — это значит сказать «эвет», выразить согласие. Кивнуть вверх — сказать «йок», «нет». Если же человек не знает, так это или не так, либо не понимает вопроса, он качает головой в обе стороны.

Вся локанта хохочет, видя этот наглядный урок кивания: еще бы, такое зрелище бывает тут не каждый день. А потом парни поднимаются из-за столов и идут провожать нас. Известное дело — шоферы, коллеги.

История повторяется

В тридцати четырех километрах от Балыкесира от шоссе ответвляется дорога вправо, в горы. Однако мы не замечаем этой дороги… вернее — нет, замечаем, очень даже замечаем, но решаем лучше уж не смотреть вправо и ехать дальше. Свернув туда, мы попали бы в Чанаккале. Туристский справочник сообщает о Чанаккале буквально следующее: «Военная зона, въезд строго воспрещен».

Дело в том, что под Чанаккале начинаются Дарданеллы, стратегический ключ к Проливам. В марте 1915 года союзнические армии англичан, французов, австралийцев, новозеландцев и индийцев численностью в семьдесят семь тысяч человек попытались высадиться здесь, но были вынуждены уйти несолоно хлебавши. После первой мировой войны Дарданеллы оставались демилитаризованными, но недолгое время. Ныне попасть туда снова нельзя.

Это обидно. Ведь мы стремились туда не ради крепостей современных, а ради того, чтобы своими глазами увидеть знаменитое историческое место, лежащее чуть южнее Чанаккале. Еще пять тысяч лет назад оно охраняло путь в Проливы, затем на развалинах старой крепости была построена другая, на ней третья, четвертая — и так продолжалось до тех пор, пока здесь не наросло друг на друге в общей сложности девять исторических слоев. Самый древний из них освещался солнцем примерно за три тысячи лет до нашей эры, последний же канул в Лету в шестом веке нашей эры. А где-то в средних слоях жил город площадью в двадцать тысяч квадратных метров, город, о котором величайший поэт древности написал величайший эпос древности.

Город этот назывался Илион, или Троя. Имя поэта было Гомер. Его творение — «Илиада». Оно стало сокровищницей древней культуры, прожив почти три тысячи лет. Но жил ли вообще Гомер? И если жил, то кто он? Куда исчезла Троя? Можно ли верить Ксенофонту из Колофона — греческому поэту и философу, который впервые упомянул о Гомере в пятом веке до нашей эры? И можно ли верить Геродоту, отцу истории, написавшему, что «Гомер жил за четыреста лет до меня»?

В 1870 году на берег Дарданелл явился Генрих Шлиман, немецкий коммерсант, языковед и археолог в одном лице, человек, наизусть знавший всю «Илиаду» и «Одиссею». Неподалеку от холма Гиссарлык им были начаты раскопки, продолжавшиеся ровно двадцать лет. В 1882 году он обнаружил редкостную находку золота и драгоценностей, которую назвал «кладом Приама». Он открыл Трою, хотя она и не оказалась гомеровской.

«Клад Приама» перекочевал в Берлин, но во время второй мировой войны был уничтожен при налете. Исторический круг «крепости — войны — крепости — войны» замкнулся, несмотря на то, что троянского коня заменили эскадрильи бомбардировщиков.

История повторяется. Сегодня гомеровская Троя опять находится в стратегической зоне, куда «вход строго воспрещен».