Светлые воды Тыми - Семён Михайлович Бытовой Страница 46

— Не заберет! — воскликнул Азмун и тоже схватил лопату. Его примеру тут же последовали Овка, Кырка, старый Илькук и еще человек десять.

— Посадим один мешок картошки, а выкопаем десять мешков, а то и больше. Земля здесь замечательная! — работая за двоих, говорил Матирный.

— Десять? Правду говоришь? — спросил Азмун, который в душе не верил, что может случиться такое чудо. Но ему нравилась затея русского и вся эта возня и шум, и Азмуну, вероятно, было бы скучно, если бы все обошлось тихо, без сучка и задоринки. Кроме того, он тоже был должен Пимке, а отдавать долг не собирался и поэтому готов был поддержать каждого, кто выступал против шамана.

— Иди, Пимка, спать, — крикнул он, прокладывая лопатой новую борозду. — Выспишься — может, умней станешь!

Эти слова вызвали смех.

— Берегись, Азмун, худо тебе будет! — погрозил кулаком Пимка.

Говорили, что он после этого неистово шаманил, вызывал духов, просил Тайразань-Ызя поскорей прийти в Чир‑во и наказать отступников, нарушивших древние обычаи.

Матирному давно нужно было выехать по делам в Ноглики, но до сих пор это ему не удавалось. Теперь, когда полевые работы были закончены, он решил на несколько дней отлучиться из Чир‑во. Под вечер он уехал, а ночью, когда стойбище погрузилось в туманную темноту, Пимка разбудил нивхов и повел их на огород.

— Сейчас узнаем, правду говорил лоча или лгал...

В темноте, пугливо озираясь по сторонам, разрыли они огород и едва набрали полмешка картошки. Шаман торжествовал. На этот раз он перед всем стойбищем развенчает русского!

— Видите, что с вами делает лоча? — говорил он, подбегая то к одному, то к другому нивху. — Врет, врет он! Сколько нивхи живут на свете, никогда землю не копали, никогда золу из своих юрт не выносили. Где, спрашиваю, где десять мешков картошки? Полмешка не собрали, а бросили в землю полный мешок...

Нивхи, которые вместе с Пимкой рылись на огороде, стояли притихшие, виноватые, не зная, что ответить шаману.

— Верно, Пимка! — с тревогой произнес Ном, который жил по соседству с шаманом и чаще других обращался к нему за помощью. — Лоча говорил неправду.

Утром об этом узнало все стойбище. Люди — и стар и млад — прибежали на огород, долго толпились там, охваченные нехорошим чувством: ведь раньше не лгал лоча, говорил правду! Колхоз, организованный им, заготовил много юколы, выручил тех, кто нуждался, и люди безбедно провели зиму. А вот с огородом — солгал! Нехорошо!

Пимка кричал:

— Говорил, чтобы не копали землю, чтоб золу из юрт не выносили! Теперь беда будет. Хозяин тайги велит, пока не поздно, уходить из колхоза.

— Подождать надо, пока Матирный из города вернется, — уговаривала Тамара. — Пимке верить нельзя...

Стали заступаться за Матирного и Кырка, и Азмун, но Пимке удалось перекричать их. Большинство нивхов, убедившись воочию, что собрали всего лишь полмешка картошки, готовы были склониться на Пимкину сторону. Как-никак древний обычай был грубо нарушен — и землю копали, и золу выносили — так еще ни разу нивхи не поступали.

И увел Пимка из колхоза пятнадцать семейств.

...Матирному ничего не оставалось, как собрать верных ему людей и заново посадить картошку. Чтобы Пимка опять не разрыл, колхозники по ночам охраняли огород.

4

Хмурым осенним вечером, когда Матирный сидел над книгой и делал какие-то записи в тетрадке, прибежала Тамара Урзюк. Она была взволнована, и Елисей понял, что случилось несчастье.

— Что с тобой, Тамара? — спросил он, усаживая ее за стол. Но девушка ответила не сразу. С трудом переводя дыхание, она сбросила с головы платок, стерла с лица дождевые капли и посмотрела на Матирного печальными глазами, — Говори, Тамара, что вдруг случилось? Опять Пимка?

— И он тоже... — промолвила она. — У Марии заболел Тамайка... Очень худо ему. Я зашла к ней узнать, а там Пимка...

— Пойдем к Марии, — сказал Матирный, схватив со стула пиджак и на ходу надевая его. Он выбежал на улицу, за ним последовала Тамара.

Лил мелкий моросящий дождь. Хмурое, плотно закрытое тучами небо стояло низко над стойбищем. Раскинутые в два ряда нивхские юрты почти не видны были в туманных сумерках. Возле каждой юрты, забившись под кусты, дремали, поеживаясь от холода, собаки. Они не лаяли на бегущих мимо людей, безучастно поглядывая полуоткрытыми, сонными глазами.

Мария жила в другом конце стойбища, за юртой Илькука, и старик, увидев бегущего под дождем в одном пиджаке и без шапки Елисея, а следом за ним Тамару Урзюк, не на шутку встревожился. Он сразу догадался, что спешат они к Марии, и, постояв с минуту в нерешительности, заспешил туда же.

В темной юрте было душно. Возле очень жаркого, сильно дымившего очага, на старенькой меховой подстилке лежал пятилетний сын Марии — Тамайка. Он задыхался, жадно хватая открытым ртом спертый, тяжелый воздух.

Мария стояла перед мальчиком на коленях, безмолвная, не сводя с него тоскливого, отсутствующего взгляда. В углу, куда едва попадали пляшущие блики очага, сидел с бубном в руках Пимка. Не обращая внимания на приход Матирного, он, медленно раскачиваясь, монотонным, глухим голосом говорил:

— Зачем землю копала, зачем из юрты золу выносила? Вот и пришла беда... Тайразань-Ызь заберет Тамайку...

— Молчи! — сдавленным голосом, чтобы не тревожить больного ребенка, произнесла Тамара. У нее судорожно сжались кулаки, она шагнула к Пимке, готовая наброситься на него, но Матирный остановил ее.

Не глядя на Пимку, словно его здесь не было, Матирный склонился над Тамайкой, потрогал его горячий мокрый лоб. Очевидно, Тамайку нужно везти в больницу. Стараясь быть спокойным, Матирный шепнул Тамаре, чтобы она слегка приоткрыла входной полог.

— Душно Тамайке, — сказал он. — Пусть в юрту свежий воздух войдет... И, глянув на Пимку, который все еще бормотал что-то про себя, решительно заявил Марии: — Поедем в Дербинск, к доктору.

— Не давай Тамайку в руки ему, — крикнул Пимка, подбегая к очагу. — Лучше пускай заберет его Тайразань-Ызь...

Тут уж Матирный не мог себя сдержать. Выпрямившись, багровея от гнева, он схватил Пимку за шиворот и отшвырнул от очага:

— Вон отсюда, колдун!

Пятясь к выходу, Пимка стал