Марина Галкина - Одна на краю света Страница 47

Километров через пять у меня вдруг резко начинает болеть ступня левой ноги. Каждый шаг по припорошенным камням пронизывает меня острой болью в своде стопы. Пытаюсь идти на ребре ступни, хромаю, ужасно медленно ползу. Теперь широкие сухие каменистые русла не служат мне хорошей дорогой, выбираю тундровые участки, там тяжелее идется, но мягче. Ноги пружинят, проваливаясь в мох. Плечи устали так, что моментами их сводит, руки немеют.

Из последних сил в совершеннейшей прострации добредаю до реки и с ужасом обнаруживаю мелкий ручей, неширокой лентой стелющийся по галечному руслу, расползающийся на маленькие рукава меж выступающих отмелей. Ширина его всего метра три-четыре, часто следует крутое падение на маловодных перекатах, где даже мой плоскодонный каяк приходилось бы протаскивать. Воды очень мало. И это Пегтымель? Река моей мечты? Может, это его протока?

Пегтымель — «Река, где сломались полозья». Как бы не стал для меня Пегтымель рекой, где сломались надежды. Более старое название реки — Веркон, «снежный заструг». Это название меня сейчас тоже не радует. Близкий противоположный крутой обрыв берега явно указывает на то, что передо мной лежит основное русло, что река здесь еще совершенно несплавная. Такие понятные, однозначные вещи я осмысливаю постепенно, как бы со стороны. Снег все падает, я совершенно без сил. Слишком мелко, много разбоев, крутое падение. Рыбы нет.

Веслом расчистив кочки от снега, ставлю тент, наконец-то вспомнив, что вообще-то он у меня без дна и можно положить рюкзак на место его будущего расположения и не затаскивать ставший за день неподъемным груз через вход. Расстилаю «шкуру» каяка, поверх укладываю шкурку олененка, она такая маленькая, что хватает лишь под бедра и поясницу. Спасжилет, штаны тоже выстилаю в свое гнездышко и поверх этой перины — коврик. Страшная усталость, холод — сейчас, и полная неизвестность — впереди. Даже дневник не пишется вечером.

Просыпаюсь ночью от холода, жду утра, жду тепла. Рассветные часы самые холодные. Утром меня снова засыпает снегом. Морозный северо-западный ветер. В такую погоду не то, что плыть, даже собирать каяк, браться за железки страшно. Даже пешком идти холодно. Надо мной снова курлычат журавли. Они еще здесь! А вдруг бабье лето в этом аномальном году не наступит? А вдруг уже наступила окончательная осень со снегом, ветром, сплошной облачностью?

Выпила горячего кофе. Съела положенные сто граммов гречки, приправленные ложечкой топленого масла и сахара, и через 15 минут снова почувствовала неутолимый голод. От недоедания очень холодно. Продуктов осталось меньше килограмма — 350 граммов гречки и супчик, остатки риса, молока, масла, сахара, шоколада. Надо сэкономить одну целую последнюю шоколадку как НЗ. На 70 километров выхода к людям по побережью. Ведь совершенно не ясно, как там идти. Вдруг из-за штормов невозможно будет плыть вдоль берега. И каяк не бросишь. Иначе как форсировать притоки, горла лагун? Да и вообще мысль оставить каяк кажется мне кощунственной. В случае чего буду тянуть его по береговой гальке. А вдруг произошла ошибка, вдруг мне неверно сказали о том, что Биллингс обитаем. Что делать тогда, поворачивать к Певеку или пробираться к Мысу Шмидта?

Грести и греться можно и под снегом, но ведь здесь еще не поплывешь. А брести в гидроштанах по ледяной воде, протаскивая каяк через мелкие перекаты, меня совершенно не прельщает. Идти по берегу под тяжелым грузом теперь тоже ужасно не хочется, и нога болит. Лежу в спальнике и чувствую, что ноги не отогреваются. Уже шесть дней, как ботинки постоянно мокрые. Мне кажется, что у меня поднимается температура, могу заболеть. Если бы под гидрочулками были какие-нибудь теплые чуни… И тут меня осеняет мысль: ведь вчера я видела недалеко одинокий разрушенный балок, может, удастся найти там еще одну шкуру и сшить теплые мокасины.

Шкуры я не нашла, зато нашла сосновые щепки и доски и развела под дырявой крышей настоящий костер. Я уже привыкла к мысли, что на Чукотке у костра особенно не погреешься. А тут — какое блаженство! Я сижу на жердочке над земляным полом, подогнув под себя ноги, у живительного пламени, от ботинок валит пар. Отсыревшие носки сохнут, становятся теплыми! В рубероидных стенах балка дырки, немного дует, свет пробивается в щели и иногда кажется, что вышло солнышко.

Костер спас меня, я отогрела ноги, прогрелась и простуда вышла из меня.

Я высушила ботинки и почувствовала себя человеком. И сейчас, с высоты теплого дивана, я все-таки удивляюсь, почему настолько простая мысль о костре не пришла тогда в голову первой.

В сухих ботинках, да по твердому накатанному вездеходному следу налегке, даже против встречного ветра, надев капюшон и застегнув жилетку поверх всего арсенала теплого снаряжения, в двух теплых штанах под брезентовыми, идти можно. Иду вперед на разведку. Правда, левая нога болит так же, как и вчера, но без рюкзака все же меньше. Шагаю, хромая, как старый солдат, наступаю на носок. Снег немного подтаивает.

На дороге попадаются старые замерзшие следы сапог. Сразу вспоминаю о сбежавших из поселка Мыс Шмидта заключенных, об этом случае мне рассказывали оленеводы. Вездеходная дорога спускалась в заболоченную низину, расширялась, разбиваясь на многочисленные глубокие колеи, заполненные подернутой ледком водой. «Нет, ботинки понапрасну мочить не буду», — решаю я и забираюсь на каменистую невысокую горку. С возвышения увидела впереди, что немного ниже Пегтымель разбивался на несколько проток, и на его расширившемся ложе лежала наледь. Кажется, что воды вокруг нее совсем нет, один широкий сплошной галечник. Что бывает на наледях — мне известно. Скорее всего, там придется разгружать каяк и перетаскивать груз по отдельности. Нет уж, лучше пешком дойти за наледь, а там уж будет видно.

По карте определяю, что до участка, где река входит в единое русло, всего 7 километров. Возвращаюсь к своему лагерю, обедаю стандартной гречкой, быстро собираюсь и, покрепче подвязав подошвы на кроссовках, в половине шестого вечера выхожу.

Перед наледью вездеходная трасса уходит от реки влево, в тундру, там, в 12 километрах от реки, судя по карте-«двухкилометровке», расположена перевалочная база Пламенный. В том, что она нежилая, у меня не возникает и тени сомнения. На разрушенные балки я уже насмотрелась достаточно.

Пересекаю сухой широкий галечник русла Пегтымеля, легко перехожу вброд мелкие протоки в коротких, ниже колена, гидроносках. Маловато воды, маловато. По тундре срезаю большую петлю реки, снова приближаюсь к невысокому обрыву берега и боюсь подойти к речке — это то самое место, где она собирается в единое русло. Ведь у меня еще не рассеялась надежда на возможность отсюда плыть.