Антонио Арлетти - Трампеадор Страница 5

Подняться вверх по бурным, порожистым рекам юга Аргентины совершенно немыслимо, и я задумал спуститься по течению, заставив реку поработать на меня. И вот однажды я получил письмо от приятеля, который жил на берегу Рио-Негро и знал о моих планах.

Он писал, что один местный охотник любезно согласился взять меня с собой в зимнюю экспедицию. С наступлением холодов я попросил двадцать дней отпуска по состоянию здоровья, предоставив фирме право считать меня уволенным или пропавшим без вести, если я не вернусь к назначенному сроку. Кстати, слова о плохом состоянии здоровья не были лишь предлогом. В столице Аргентины нетрудно заболеть от адского грохота, прескверного климата и давки в автобусах, магазинах и просто на тротуаре. В годы же трагической и одновременно похожей на фарс военной диктатуры к этому коктейлю неприятностей добавлялась прямая опасность для жизни.

После двух дней езды я сошел на маленькой красивой станции района Рио-Негро. Всю дорогу я смотрел на бесчисленные стада коров, мирно пасшихся по обеим сторонам железнодорожного полотна.

Это была Пампа, зеленое степное море, рай для коров и скотоводов. Миновав Рио-Колорадо, мы углубились в полупустынный район, где редкие ранчо, селения или крохотные городки служат одновременно и железнодорожными станциями. Унылую картину серых колючих зарослей здесь изредка оживляют лишь мерно жующие овцы да пугливые нанду.

Это Рио-Негро — самый северный район Патагонии, получивший название от одноименной реки.

После долгих часов созерцания пыльной желтой пустыни вам наконец открывается зеленый, радующий взор оазис в несколько сот квадратных километров.

Приехав в гости к своему приятелю, который выращивает на этой плодородной земле огромные яблоки, не забывая, однако, оплодотворять душу чтением книг из своей обширной библиотеки, я познакомился с трампеадором Франческо. Встреча закончилась к обоюдному удовольствию сторон. На другой день мы приступили к дорожным сборам и определили маршрут, вдвое удлинив его, так как нам предстояло путешествовать не верхом, а на лодке.

Наш план заключался примерно в следующем: на машине добраться до подножия потухшего вулкана Ланин, у границы с Чили. Погрузиться в каноэ и спуститься по реке Кольон-Куре. Через триста километров, попав в реку Лимай, проплыть вниз еще шестьсот километров до встречи с рекой Неукен. От слияния этих двух рек образуется Рио-Негро.

Позволить течению этой могучей реки протащить нас еще сто километров, как раз до того места, откуда мы отправились в экспедицию.

Франческо согласился делить со мной опасности, труды, расходы и доходы по той простой причине, что лодка позволяла ему охотиться на обоих берегах реки, чего прежде он не мог сделать из-за отсутствия здесь бродов.

Он предупредил, что, кроме последних ста километров, остальная часть пути ему совершенно незнакома; он слышал только, что там почти нет селений и что это настоящий охотничий заповедник.

Вот по каким причинам я накануне корейской войны очутился в крохотной палатке, на берегу пустынной реки. Рядом со мной, громко посапывая, спал старый аргентинский охотник, родом из Андалузии, не в пример своим соплеменникам скромный и молчаливый. Уже в эти первые дни знакомства я понял, что он будет смелым и верным товарищем.

Тот факт, что он согласился отправиться вместе со мной, давал основания думать, что мое участие в экспедиции не показалось ему слишком рискованным и неоправданным. Это утешало меня и почти избавляло от естественного комплекса неполноценности. Нам предстояло проплыть тысячу километров по незнакомым рекам, останавливаясь на два-три дня в богатых дичью местах. Путешествие могло продлиться от двадцати дней до шести месяцев.

Это зависело от погоды, удачной или неудачной охоты и от всяких непредвиденных обстоятельств, Но прежде всего от решений Франческо. На этот счет у нас была молчаливая договоренность.

БЛОХИ ДОНА ХУАНА

Проснувшись, я увидел, что Франческо мирно сидит у костра и кипятит настой из листьев. Этот лиственный настой и корни какого-то растения до самого конца экспедиции заменяли нам кофе, чай и аперитив, служили дезинфицирующим средством для ран и мазью от язв на ногах. Вскоре и я научился различать эти листья, но замысловатого индейского названия растений, из которых Франческо готовил свои колдовские снадобья, я так и не запомнил.

Чтобы надеть меховую куртку и башмаки, единственные вещи, которые я снял перед сном, мне понадобилось не особенно много времени. Франческо встретил меня улыбкой и приветливым «buenas dias»[11].

Светало. За ночь ветер разогнал тучи и аккуратно отполировал небо, придав ему характерные для этих мест прозрачность и глубину. В необъятном небосводе Аргентины больше беспредельности и голубизны, чем в заснеженных вершинах Кордильер. Кажется, будто взор проникает за пределы звезд, теряясь за бесконечно далеким горизонтом в бесплодном усилии отыскать что-то новое.

Минуту спустя солнце в последний раз протерло до блеска звезды Южного Креста. Справа от нас у истоков реки — старый, ушедший на пенсию вулкан Ланин с крутыми, голыми склонами, погребенными под снегом. Словно герой древней трагедии, которого годы и невзгоды не лишили королевского величия, высится он на три тысячи метров над хмурой рекой.

За его плечами, спрятав главы в облака, цепочкой вытянулись горы помоложе и повыше. Куда-то далеко-далеко убегает извилистое ущелье. Там, где струя воды разбивается о каменные стены, еле виден лес араукарий, этих симпатичных гигантов растительного мира, радости и гордости всех ботаников.

Несколько часов пути, и я наконец узнаю, обнимают ли и теперь шесть человек ствол могучей араукарии высотой двести сорок футов.

Вокруг нас скалы, кустарник, редкие пинии и ивы. Здесь была граница между хвойными и лиственными деревьями. Спускаясь вниз по течению, мы постепенно расстаемся с пиниями и елями, и на смену им приходят скромные ивы, которыми поросли берега и речные островки. Разноцветные скалы перемежаются с невысокими холмами из камня и песка, на вершине которых одинокие птицы ждут свидания с солнцем. А оно уже приближается широким шагом сеятеля, бросая в реку пригоршни цветов и красок.

Я не уставал любоваться этой незабываемой» не поддающейся описанию картиной с волнением и жадностью первооткрывателя. Казалось, что этот удивительный пейзаж уже не повторится ни завтра, ни через год.

Франческо, притворяясь равнодушным, ко всему привыкшим старожилом, не упускал, однако, ни единой подробности. Это была его родина, его подлинная жизнь. Я заметил, что он жадно отыскивает знакомые цвета и напряженно прислушивается к голосам природы, язык которой понятен лишь тем, кто любит тишину и одиночество.