Жюль Верн - Необыкновенные приключения экспедиции Барсака Страница 5

Он ожидал до четверти восьмого, когда узнал важную новость. Один из служащих Центрального правления, возвращавшийся домой после работы, обнаружил карету позади Гайд-парка, на Холленд-стрит, малолюдной улице Кенсингтона. Удивленный появлением кареты Центрального банка на сравнительно пустынной и темной улице, он поднялся на козлы, толкнул незапертую дверцу и при свете спички увидел труп кучера. Он бегом вернулся в Центральное правление и поднял тревогу.

Тотчас же телефонные звонки взбудоражили весь город. Около восьми часов наряд полиции окружил брошенную карету, а в это время толпа теснилась перед агентством DK, где другой наряд открывал двери с помощью приглашенного слесаря.

Читатель уже знает, что там должны были найти.

Дознание началось немедленно. К счастью, никто из служащих Агентства не умер, хотя, по правде говоря, они были недалеки от этого. Полузадушенные, со ртами, набитыми ватой и тряпками, они валялись без чувств, когда к ним явилась помощь; не оставалось никаких сомнений, что они распростились бы с жизнью, если бы пробыли в таком положении до утра.

С трудом их привели в сознание. Но они смогли дать лишь самые скудные сведения: пять бородатых людей, одетых в дорожные плащи и пальто-ульстеры, напали на них. Больше они ничего не знали.

Не было сомнения в их чистосердечности. Лишь только начался розыск, как были найдены пять пальто, которые лежали в углу на виду, как будто преступники хотели.оставить следы своего пребывания. Впрочем, эти одежды, тщательно исследованные лучшими сыщиками Скотленд-Ярда[5], не сообщили ничего о тех, кем они были брошены. Сделанные из обычной, ходовой материи, они не имели марки портного или магазина, что и объясняло, почему их бросили.

Все это не представляло ничего существенного, и следователь должен был отказаться от мысли узнать больше. Напрасно он снова и снова расспрашивал свидетелей: из них ничего нельзя было вытянуть.

Последним важным свидетелем был швейцар дома. Дверь агентства была закрыта внутренним ставнем, следовательно, преступникам пришлось выйти через общий вестибюль дома. Швейцар должен был их видеть.

Но этот последний смог лишь признаться в своем неведении. Слишком многочисленны были помещения, над которыми он надзирал. В этот день швейцар не заметил ничего подозрительного. Если похитители и прошли мимо него, как можно было предполагать, он их принял за служащих агентства.

Подвергнутый более тщательному допросу и побуждаемый просьбами порыться в памяти, он назвал имена четырех жильцов, которые прошли через вестибюль незадолго до преступления или немного спустя. Жильцы были немедленно вызваны; они оказались людьми безукоризненно честными и выходили пообедать.

Швейцар рассказал также о разносчике угля, который явился с объемистым мешком около половины восьмого, незадолго до появления полиции, и на которого он обратил внимание только потому, что не принято доставлять уголь в подобный час. Разносчик так настойчиво спрашивал жильцов с пятого этажа, что швейцару пришлось пропустить его и указать черную лестницу.

Разносчик угля поднялся, но уже через четверть часа спустился, таща мешок. На вопрос швейцара, он ответил, что ошибся адресом. Говорил он прерывающимся голосом, как человек, поднявшийся на пятый этаж с тяжелой ношей на плечах. На улице он положил мешок в ручную тележку у тротуара и удалился без суеты и спешки.

— Знаете ли вы,— спросил следователь,— от какой фирмы был разносчик?

Швейцар этого не знал.

Следователь, оставив этот пункт для дальнейшего выяснения, допросил жильца пятого этажа. Тот заявил, что разносчик угля действительно звонил у черной двери около половины восьмого. Служанка, открывшая ему, заверила его в ошибке, и тот ушел, не настаивая. Но свидетельские показания в этом пункте не сходились, так как служанка с пятого этажа утверждала, не соглашаясь со швейцаром, что при человеке не было никакого мешка.

— Он оставил его внизу, поднимаясь,— предположил следователь.

Вскоре, однако, оказалось, что данная версия не нашла подтверждения, так как в подвальном коридоре нашли содержимое мешка, а швейцар уверял, что за несколько часов перед тем там ничего не было. Было очевидно, что таинственный разносчик угля опорожнил там принесенный им мешок. Но тогда что же он унес, если по показаниям швейцара, мешок при уходе разносчика казался таким же полным и тяжелым, как при его приходе?

— Не будем пока этим заниматься,— заключил следователь, отказываясь от разрешения непосильной задачи.— Это выяснится завтра.— Чиновник шел по следу, который считал наиболее важным, и не хотел отклоняться в сторону.

В самом деле, весь персонал агентства был налицо. Но директора не было. Мистер Льюис Роберт Бакстон исчез.

Служащие не могли дать никаких объяснений на этот счет. Они только знали, что незадолго до пяти часов один клиент вошел к директору и несколько минут спустя позвал кассира Стора; тот пошел на вызов и не вернулся. Тотчас же после этого произошло нападение. Мистера же Бакстона никто не видел.

Заключение напрашивалось само собой: если было несомненно, что агентство подверглось нападению пяти переодетых и загримированных бандитов, то очевидным казалось и то, что бандиты имели сообщника на месте и им был сам директор.

Вот почему еще до окончания детального следствия немедленно был подписан приказ об аресте Льюиса Роберта Бакстона, директора Агентства DK Центрального банка, по обвинению в грабеже и сообщничестве в убийстве. Его приметы, хорошо известные, были телеграфно сообщены по всем направлениям; приметы сообщников остались неизвестными.

Виновный еще не успел покинуть Англию. Его, без сомнения, арестуют внутри страны или в порту — быстрый успех, которым полиция справедливо сможет гордиться.

Убаюкивая себя такой приятной перспективой, следователь и сыщики отправились на заслуженный отдых.

А в эту ночь, точнее в два часа утра, пять загорелых людей, одни гладко выбритые, другие с усами, вышли в Саутгемптоне из лондонского экспресса поодиночке, как и садились. После выгрузки нескольких тюков и одного громадного тяжелого ящика они наняли карету в порт, где у набережной их ожидал пароход приблизительно в две тысячи тонн водоизмещением, из труб которого валил густой дым.

С четырехчасовым приливом, когда спал весь Саутгемптон в полном неведении о преступлении на Олд-Брод-стрит, пароход вышел из гавани, миновал мол и направился в открытое море.

Никто не препятствовал его отплытию. Да и в чем, собственно говоря, можно было заподозрить это честное судно, открыто погрузившее столь несхожие между собой, но не вызывающие никаких подозрений товары, с назначением в Котону, порт в Дагомее?[6]