Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника - Александр П. Берзан Страница 57

пятёрка тормозится. Это – конечная точка нашего прохода по ручью. Теперь, нам нужно развернуться, практически, в обратную сторону – и в сопку! То есть, нам нужно подниматься по крутому, закрытому плотным пихтарником, склону… Надо бы основательно отсидеться, перед таким подъёмом. Рассевшись в рядок по стволу старой, согнутой до самой земли, ивы, мы устраиваемся на большой перекур…

Долго сидеть нельзя! Через пять минут, мы поднимаемся со ствола. Задрав головы к небу, мы стоим и осматриваем очень крутой и очень высокий склон. А там – остроконечные вершины пихт и елей, всё выше и выше по склону!

– Так круто и высоко, что голову сломаешь! – прикидываю я, – Чтобы посмотреть.

– Да-ааа! В ближайший час, нам будет не очень весело, – изрекает Дыхан и командует, – Ну, что? Пошли!

Всё выше, и выше, и выше… Вокруг – совершенно зимний рыхлый, метровый снег! Шапки рыхлого снега лежат на пихтовых лапах! И густой подрост пихтарника – тоже в снегу… После многочисленных стоячих перекуров, когда, переломившись пополам, задыхаясь, стоишь на подгибающихся ногах, мы подбираемся к гребню сопки.

Сколько я ни старался не отстать, Дыхан, всё-равно, ушёл вперёд. Ребята-киношники – вообще потерялись из виду, где-то далеко сзади. Я, их, уже не жду – мне, уже не до них, самому воздуха не хватает и сил тоже…

С трудом переставляя ноги, я бреду через гребень, уже почти по горизонтали… Заснеженный, зимний пихтарник остался за спиной. А, здесь – заросли кедрового стланика. Как хорошо, что они, всё ещё закрыты мощны снегом! Здесь, на высоте, постоянные ветра сделали из снега плотный наст. Хорошо идти по насту! Под моими ногами, из-под наста, торчат лишь верхушки стланика…

За гребнем, моим глазам начинает открываться грандиозная панорама! Полнеба вверх, полнеба вниз! Но мне, пока, совершенно не до неё. По следу болотников на насте, я вытрапливаю Дыхана. Дохлый, он понуро сидит ко мне спиной, сразу за переломом гребня, на жёлтой, жухлой траве проталины. Как подкошенный, я падаю рядом.

– Где… киношники? – хрипло и по одному слову, интересуется он.

У меня нет сил говорить, пока – я могу только хрипло дышать…

– Где-то… там, – через минуту, изрекаю я, между хриплыми вдохами, с трудом ворочая непослушным языком.

Тяжело дыша, мы больше ни о чем не говорим…

Минут через десять – пятнадцать, из-за гребня, один за другим показываются наши друзья! Своей тройкой, они бездумно бредут гуськом, по нашему следу. Их, пока, бесполезно о чём-либо спрашивать…

Ещё минут через десять, мы с Михаилом приходим в себя и подняв бинокли к глазам, осматриваем окрестности. А, панорама – действительно грандиозна! Во всей красе, в полный рост, прямо перед нами, стоит громада вулкана! Громада! Справа – безбрежная синева океана, до горизонта. А под ногами – солнце ярко освещает сопки, обширные чёрно-зелёные массивы хвойных лесов междуречий, рассекаемые узкими лентами серых ивняков, по ручьям…

– Вот, это да! – восхищается Дыхан, – Не думал, что Тятя – такой огромный и высокий! Снизу, от подножий смотреть – ну гора и есть гора. А, тут…

– Ага! – соглашаюсь я, поедая вулкан глазами, – Огро-омный! Я, такого Тятю, ещё не видел!

И я увлекаюсь созерцанием вулкана, в бинокль – это целая страна гребней, барранкосов, рощиц берёзового стланика. Пояс кедрового стланика вулкана – ещё закрыт снежным настом…

– Саня! – зовёт меня Дыхан, – Медведь!

– Где? – торопливо интересуюсь я.

– Во-оон! Прямо под нами! На большую, жёлтую проплешину перед Саратовкой, выходит. Видишь?

Полем своего бинокля, я быстро нахожу чёрную точку медведя в самом начале жёлтого поля.

– Ага…

На фоне желтовато-серых, весенних полян, чёрный зверь виден – очень контрастно! Он вышел из-под хвойного леса слева, намереваясь пересечь обширное, освободившееся от снега, безлесное пространство. Летом, здесь поднимется трёхметровое море высокотравья, а пока – всё голо и пусто…

Сделав несколько шагов вперёд, медведь замирает, напряжённо подавшись туловищем вперёд и чуть вскинув голову.

– Ага… Воздух носом тянет! – бормочет Дыхан, в бинокль, – Принюхивается.

Убедившись, что опасности нет, медведь снова шагает вперёд…

Но, сделав всего десяток робких шагов, он снова замирает! Стоит, весь напружиненный, подав вперёд своё тело и слегка подняв голову. Восьмикратная оптика моего бинокля хорошо передаёт напряжённую позу остекленевшего медведя…

Вот, зверь вновь растормаживается и шагает вперёд… Но, через десяток шагов, он опять замирает! Всё повторяется вновь, и вновь, и вновь…

Наконец, открытые просторы весенних полян пройдены! Медведь скрывается с глаз, спустившись с невысокой надпойменной террасы, в пойму речки.

Михаил опускает свой бинокль и поворачивается ко мне: «Сань! Ты видел, как он шёл?! Смотреть жалко! Через три шага останавливается и по сторонам озирается. Царь природы, мать его!.. Теперь, ты видишь, кто кого боится?». Я смотрю в Дыхановские глаза и молча, улыбаюсь в ответ. Дыхан убеждён, что мне нужно помочь преодолеть психологический барьер страха перед медведями, который я получил в драке почти два года назад. Почему он решил, что я вообще получил этот страх?! Да, ладно! Я и не пытаюсь разубедить его, в этом…

Киношники, наконец, отдышались. Установив на треногу свою кинокамеру, оператор строчит объективом из стороны в сторону, как заправский пулемётчик! Режиссёр показывает ему руками, оператор строчит. У них сейчас – работа, у них – процесс. К ним, сейчас – не подходи…

Сегодня, у нас – «транспортный день». Всей своей кинобандой, мы перебазируемся на Тятино. «Совет старейшин» решил, в поисках дупел рыбных филинов, обследовать речную долину Тятиной. Всё-таки, эта речка имеет куда большую речную долину…

Караваном из пяти человек, под рюкзаками, мы выходим с лесной опушки Саратовского кордона, на бамбуковые поля устья. Океанское побережье закрыто плотным туманом. Туман, сверху, прогревает солнце. Туман парит! Как в бане…

Растянувшись цепочкой, под неподъёмными рюкзаками, один за другим, мы шагаем по колеям старой дороги, которая змейкой извивается по низкой морской террасе.

…Проходим очередную минибухточку побережья. Шагаем мимо широкого массива сырого ольховника. Это – «устье» распадка. Под грузом идти тяжело. Мне – совсем не до любования окрестностями. Перед глазами – только заросшая клевером, колея дороги…

– Медведь! – вдруг раздаётся впереди, чей-то заполошный возглас.

Вскинув взгляд от дорожной колеи, я вижу, как слева, метрах в ста от нас, по лужам ольховника, прочь от дороги, горбатым, размашистым галопом мчится иссине-чёрный, крупный медведь! Не прерывая своего тяжёлого, но быстрого бега, он скрывается за кронами пихт, на лесистом склоне высокой морской террасы.

– Это же – тот самый медведь, которого мы недавно, здесь, пугали! – вспоминают киношники.

– Точно!

– Ну, вот! И взбодрились! – балагурит Дыхан, – Теперь, веселее пойдём…

Тятино. На следующее утро, мы в паре с Дыханом, шагаем от нашего дома к устью Тятиной, чтобы заняться поиском дупел рыбных филинов…

Заходим с устья. Стоит чудесный, тёплый день. Обширная, метров