Луи Жаколио - В трущобах Индии Страница 58

— Сударь!

— Вы здесь на службе, сударь, не забывайте этого; вы должны звать меня комендантом и воздавать мне должное уважение; я имею еще достаточно силы и власти, чтобы напомнить вам об этом… Да, сударь, я хотел сказать вам перед смертью: если весь гарнизон Гоурдвара будет уничтожен завтра, будучи предварительно подвергнут самым утонченным пыткам, какие только может придумать человек, этим он будет обязан вам, одному вам… Я не удерживаю вас более…

— Офицеры, мои товарищи, поручили мне узнать ваши намерения; они не отвечают больше за своих людей, которые настоятельно требуют, чтобы прекратили их страдания.

— Передайте им, что я хочу пригласить их на совещание, пусть все соберутся через час.

— Должен предупредить вас, что проклятый француз, который наделал нам столько зла…

— Сердар?

— Он самый… находится в лагере индусов с сегодняшнего утра; как ни велика его ненависть ко всему, что носит английское имя, он все же человек нашей расы, европеец, и, быть может, возможно будет при его посредничестве добиться помилования для всего гарнизона.

— Если верны слухи о той жестокости, которую ему приписывают, то нам нечего рассчитывать на его поддержку… Опыт научил меня не доверять легендам, а потому я затрудняюсь определить, чему верить в сказках об этом авантюристе… Хорошо, сударь, я подумаю о ваших словах… через час… здесь… с вашими товарищами.

Результатом совещания было решение сдаться во что бы то ни стало на капитуляцию, стараясь добиться более или менее почетных условии. Никто не говорил о вылазке ввиду того, что физическое состояние людей не давало им возможности взяться за оружие.

— Итак, — сказал майор, — жребий брошен, мы должны приготовиться умереть.

Решено было, что те из офицеров, которые желают написать свою последнюю волю или письмо к родным, займутся этим ночью, так как на рассвете следующего утра уже будет поднят парламентерский флаг.

Улицы маленькой крепости представляли душераздирающее зрелище: несчастные солдаты лежали на верандах своих жилищ, умирая от голода и жажды, и с нетерпением ждали наступления ночи, прохлада которой хоть сколько-нибудь облегчит их страдания… Некоторые из них, потеряв окончательно силы, лизали сухим языком плиты той части улиц, которая не была раскалена солнцем; другие, растянувшись во всю длину на укреплениях, жадными глазами пожирали воды Ганга, которые текли только всего в нескольких метрах от них.

Офицеры отдали приказание не стрелять в индусов, чтобы не раздражать их. Последние, видя бездействие пушек и ружей, становились до того смелыми, что ели и пили у самых укреплений, наслаждаясь страданиями несчастных.

Безнаказанность сделала их дерзкими, и сипаи забавлялись тем, что навешивали на концы палок, сделанных нарочно короткими, бананы, арбузы, лимоны, кокосовые орехи, делая вид, что всеми силами стараются поднять их на укрепления, а несчастные осажденные в это время с мольбой протягивали к ним руки.

Один из них так сильно перегнулся, что не мог удержаться и, соскользнув, упал у подошвы крепостных стен. Сипаи подбежали к нему и подняли его. Он не убился, и они со всеми признаками самого искреннего сочувствия свели его осторожно по откосу и принесли ему есть. Бедняга с жадностью пожирал все, что ему давали, пока не стал задыхаться.

— Он хочет пить! Он хочет пить! — крикнули некоторые из присутствующих; его тотчас же схватили и бросили в воды Ганга, особенно быстрые в этом месте, приговаривая в то же время: «Пей! Пей! Да оставь и другим!».

Толпа солдат, видя, как хорошо угощали их товарища, готовилась в свою очередь соскользнуть с укрепления, рискуя даже убиться при этом.

Эти факты и еще множество других, которыми ознаменовалась осада Гоурдвар-Сикри, представляют неоспоримую истину. В течение этого долгого дня страданий сипаи жестоко играли с несчастными осажденными; но вы найдете извинение этим бесчеловечным фактам, если вспомните, что три тысячи шестьсот (официальная цифра) стариков, женщин и детей, расстрелянных по приказанию Максуэлла, были родителями, женами, сыновьями большинства сипаев, которые участвовали в осаде и просили Сагиба отомстить за них.

Рама-Модели и его брат не принимали участия в этих жестоких забавах, но они пустили на площадь крепости стрелу, запачканную кровью, с следующей надписью:

«Майору Кемпуэллу и капитану Максуэллу, Рама-Модели и Сина-Тамби-Модели, сыновья Нараяны-Модели, убитого палачами Гоурдвара».

Вечером индусы иллюминовали свой лагерь и провели всю ночь в пиршестве; решение, принятое совещанием, проникло к ним, и все они, узнав, что капитуляция назначена на завтра утром, готовились к мести. Только Нариндра и Сами, сидевшие вместе с Рамой и его братом, не присоединились к этим диким выражениям злобы, но, чтобы товарищи не обвинили их в слабости, они под предлогом усталости легли спать рядом с двумя махратскими солдатами, которые оставались перед этим в подземельях Эллора. Сердар не счел нужным брать с собой весь отряд, который остался охранять Эдуарда и Мари; он не взял с собой последних, считая неосторожным брать их в лагерь индусов, где достаточно было малейшей оплошности, чтобы их узнали, тогда он даже с опасностью собственной своей жизни не мог бы спасти их от ярости сипаев. Что мог бы отвечать он индусам, если бы они сказали ему:

— Более пятисот детей было убито на груди их матерей. Отдай же нам сына и дочь палача, который запятнал себя этими преступлениями.

Спасение майора само по себе уже представляло слишком затруднительное дело, чтобы осложнять его еще другими затруднениями; прощаясь с молодыми людьми, которых он оставил на расстоянии двух недель пути от Гоурдвара, он поклялся им, что привезет их отца здоровым и невредимым. Нариндра, который играл самую важную роль в этом похищении, просил Сердара дать ему на помощь двух махратов, его родственников, которые вернулись тогда с караваном.

Сердар употребил целый месяц на путешествие из Гоа в Гоурдвар-Сикри. Вы поймете, что он не особенно приятно провел время в дороге, когда узнаете, что расстояние между двумя городами составляет восемьсот миль и что все оно покрыто обширными лесами и бесконечными джунглями. Во время этого продолжительного путешествия к нему постепенно доходили весьма серьезные известия, которые подтвердились по прибытии его в лагерь. Молниеносный поход Гавелока через Бенгалию, снятие осады Шиншары д'Айрака, Бенареса, Ауда и всех промежуточных постов; победа над армией Наны во всех стычках с нею, неизбежное снятие осады Лукнова — все это окончательно разбило его иллюзии и нанесло сильный удар его сердцу. Сомневаться нечего больше: восстание было подавлено, это было вопросом времени, и надо было ожидать, что и Дели сдастся через два месяца. С этим городом падал последний оплот независимости индусов, и английский леопард снова сжимал своими хищными когтями землю лотоса.