Сергей Кулик - Черный феникс. Африканское сафари Страница 58

Глава двадцать восьмая

Белого человека старики видят в третий раз. — В деревне ауши, родственников балуба. — О первопредке Муве, увидавшем железный метеорит Макумба. — Кузнецы-часана — это «дети Макумба». — Прежде чем «взять металл у камня», надо умилостивить кабана. — Цель достигнута: часана плавит железо!

Наше появление всполошило всю деревню. Бургхардт еще раньше говорил мне, что за свои пятнадцать лет не помнит, чтобы в этих местах появлялся белый человек. А здешние старики видели белых всего два раза. «Это были очень важные люди, расшитые золотом», — перевел их слова Бургхардт. Очевидно, речь шла об английских офицерах.

Ночевали мы в одной из хижин, принадлежавшей сыну старейшины, а сам владелец временно переселился к братьям.

Живут в деревне люди племени ауши. Английские этнографы считают, что это шестидесятитысячное племя — ветвь заирских балуба, причем в Заире, вдоль западного берега Луапулы, тоже есть селения ауши. Через Бургхардта я спросил об этом у старейшины. Оказывается, в прошлом ауши Бангвеулу были в вассальном подчинении у обитателей берегов Луапулы, так как вождь замбийских ауши Миламбо считался рангом ниже верховного вождя Чиньяма из Заира.

Старейшина был крепкий мужчина лет пятидесяти в шортах цвета хаки. На ногах у него красовались железные обручи. Как говорит Бургхардт, носить их может только человек, авторитет которого признается всеми жителями. Держался вождь просто, без пафоса. От него я узнал много интересного. Первые ауши пересекли Луапулу в середине XVII века, когда лунда и бемба начали заселять Замбию. Основателем поселений ауши на Бангвеулу считается Муве, который «впервые увидел под большим деревом бога племени, великого Макумбу».

Бургхардт, переводя эти слова, от себя добавил:

— Макумба — это длинный черный метеорит, который на глазах у Муве упал с неба. С тех пор старейшины надевают(?)[16] этот камень в традиционные наряды ауши и почитают как покровителя, спасшего народ от рабства и завоевателей-лунда. И еще одно, — переходя на шепот, говорит он, — когда будем ужинать, обязательно отлепите со своей консервной банки этикетку с изображением свиньи. У старейшин ауши помимо племенного есть свой личный тотем — «нгулубе», болотный кабан. Если кто-нибудь увидит, что вы употребляете в пищу мясо похожего на него животного, вас в лучшем случае выгонят из деревни.

Что же, не знаю, как насчет христианских идей, но критическое отношение к язычеству пасторы Бургхардту привили.

На вопрос о том, как местные племена научились плавить железо, старейшина что-то очень долго отвечал, а Бургхардт путался в переводе. Как я понял, старик говорил о какой-то существующей в представлении ауши связи между Макумбой, «который тоже железный», и часана — его детьми-кузнецами, а главное, о том, что вблизи Бвалья-Мпондо и сейчас еще есть люди, которые умеют плавить металл, и что он, старейшина, не против, чтобы я посмотрел, как работают часана.

— Мне сказали, зачем вы пришли в мою деревню, — говорит он, кивая на Бургхардта. — Мужчины уже пошли на реку собирать камни, в которых прячется железо.

Это еще одна удача в нынешнем путешествии, потому что у большинства народов Центральной Африки работа кузнецов окружена ореолом таинственности. В одной из моих прошлых поездок по Замбии в деревнях лунда со мной никто даже не захотел разговаривать о железе и кузнецах, которые объединены там в нечто вроде тайного общества.

На следующее утро я проснулся очень рано и поспешил выйти из хижины. Легкий туман стелился над дэмбо. Селение раскинулось среди болот, тропинки-улицы между тростниковыми хижинами выложены бревнами. Такие улицы я видел в Игарке, где распространена вечная мерзлота. А здесь — «вечные болота». На другом берегу реки, на невысокой длинной гряде, темнел лес. Деревня уже проснулась и приступила к обыденным делам. Мужчины волокли к воде корзины — ловушки для рыбы. Положив на голову мотыги, плыли к своим огородам женщины. Кое-кто нес с реки воду. Но местное ведро на голову не поставишь: оно мягкое, сделанное из кожи. Тыквы на Бангвеулу не растут, поэтому здесь не делают калабашей; гончарное ремесло неизвестно из-за отсутствия глины, а до изготовления железных сосудов местная металлургия еще не доросла.

На краю деревни я увидел камышовый навес, а чуть поодаль — догорающий костер. Там всю ночь заготавливали древесный уголь для плавки. Под навесом мелькают фигуры старейшины и еще нескольких мужчин. Но без приглашения идти туда я воздерживаюсь. Как-никак кузнец — дитя самого Макумбы, и неизвестно, может ли посторонний присутствовать при ритуалах, совершаемых перед началом таинства получения металла.

Бургхардт появился лишь через час.

— Все готово, часана ожидает вас. Он только просил оставить в хижине все металлические вещи, потому что неизвестно, в каких отношениях покровитель сделавшего их мастера с Макумбой, — смущенно передает он. Так мне пришлось расстаться с фотоаппаратурой.

Часана — сухонький тщедушный старик, руководящий всей процедурой. Зато два его подмастерья, как и положено настоящим кузнецам, мускулистые, кряжистые, уверенные в себе. Старик подозрительно осматривает меня и через Бургхардта говорит, что за всю свою жизнь еще никогда не «брал из камня» металл в присутствии чужих. Он согласился сделать это лишь по просьбе старейшины, но, прежде чем приступить к делу, хочет знать причины моего интереса к его ремеслу.

Ответить на такой вопрос подобной аудитории довольно трудно. Я путано объясняю, что почти везде железо плавят много людей в очень больших печах и что кое-кто не верит, что ауши могут в одиночку добывать металл из камня. Поэтому я пришел сюда просить у часана показать мне, как дети Макумбы умеют расплавлять мотапо и делать из него хорошие металлические вещи.

— Гость слышал о Макумбе? — удивляется он.

— Да, я слышал о Макумбе и знаю, что он похож на изделия, которые делают часана. Теперь я хочу собственными глазами убедиться, что это правда.

Кузнец-старик о чем-то с удивлением спрашивает у старейшины, тот отрицательно качает головой. Потом такой же вопрос задает Бургхардту. Тот тоже отнекивается.

— Если гость знает главную тайну нашего покровителя, то он должен знать и тайны моего искусства, — говорит он и бросает несколько отрывочных фраз подмастерьям. Те приступают к делу.

Близ Дар-эс-Салама, по дороге в Багамойо, есть музей, в котором я видел поразительное глиняное сооружение, прообраз домны, в которой танзанийские племена раньше плавили металл. Здесь из-за отсутствия глины все обстоит гораздо проще. В яму полуметровой глубины, обмазанную илом (это удерживает тепло и мешает загрязнению металла), бросают древесный уголь. Потом с помощью примитивных мехов — кожаного мешка, к которому приделаны две палки, — раздувают огонь и кидают в него несколько клочьев леопардовой шкуры.