Венеция. Под кожей города любви - Бидиша Страница 58

трель. Входят остальные музыканты (виолончель, скрипка, гобой), все в костюмах и масках — у одного дорогая, с длинным носом, у остальных маленькие, прикрывающие только глаза (похожи на маски для сна, какие дают в самолетах). По хрупким фигурам и по тому, как они хихикают, ерзая и подталкивая друг друга, понятно: это студенты. Первая скрипка — парнишка с нарисованной бородой — нервно крутит браслет на руке. Музыканты отыгрывают свою программу — сплошь мелодии, знакомые по рекламе духов, авиалиний, автомобилей и одежды. Выходит дама, тоже в пышном платье, но еще и в парике, напудренная и нарумяненная; маску она держит перед собой на палочке. Дама поет звенящим металлическим сопрано, поет прекрасно, но ее фальшивые ужимки — улыбки публике, вздохи любви, игра с маской — вызывают тошноту. Даму сменяет грузный мужчина с крупным мясистым лицом, маленькими глазками и маленьким ртом; волосы завязаны в хвост, длинный нарядный фрак. Он поет «Nessun Dorma»[26], привставая на цыпочки, когда берет высокую ноту. Атмосфера в зале меняется. Певец публике нравится, слышны приветственные выкрики.

Потом становится еще хуже. Начинается балет: девочка лет шестнадцати, сосредоточенная и угрюмая, в трико и самодельной юбочке из полиэстера, прыгает и крутится — ни дать ни взять пятилетний ребенок подготовил сюрприз родителям к дню рождения. Между номерами она бросает в зал отчаянно испуганные взгляды.

Три эти действа на протяжении двух часов чередуются несколько раз. Танцовщица в общем-то неплоха, особенно в современном танце, но все в совокупности — просто мучительно. Под конец певцы поют дуэтом, изображая пылкую страсть, потом они вытаскивают зрителей — мужчину и женщину из первого ряда — на тур вальса. Я убегаю, не дождавшись конца этого номера, раздосадованная тем мерзавцем из очереди, спектаклем и потерей тридцати евро.

На другой день обнаруживаю сообщение на своем автоответчике: «Привет, Бидиша, это Шармейн. Мы познакомились на открытии галереи, помнишь меня? Звоню проверить, есть ли у тебя номер моего мобильного. А ты не хочешь сегодня вечерком встретиться, поесть пиццы? Я в своем офисе, рядом с Сан-Марко».

Это та сногсшибательная янтарная американка. Конечно, я хочу встретиться, особенно меня интересует пицца, но только не сейчас, ведь я уже три дня как забросила работу. Звоню ей в тот же день, чуть позже, и тут начинаются непонятки.

— Шармейн? Привет, это Бидиша.

— Оу, привет, Бидиша. Как дела? — Голос холодный и невыразительный, как вчерашняя оладья.

— Э-э… Спасибо, хорошо. — Молчание на другом конце. — Так я получила твое сообщение и с удовольствием встречусь поесть пиццы, но только не можем ли мы перенести это на следующую неделю? Просто у меня сейчас много работы и…

— Конечно. Собственно, я и сама хотела об этом поговорить. Перезвони мне, когда закончишь свою работу. — И она отключается, не прощаясь.

Я стою как оплеванная, с трубкой в руке, не зная, что и думать: ты же сама мне позвонила! Это ты пригласила меня на пиццу! Я за тобой не гоняюсь!

Заканчиваю неделю за работой. Как раз успеваю справиться с очередным трудным пассажем, когда заходит Тициана и приглашает меня вечером на коктейль в «Metropole». Меня это так радует, что я тут же бросаю работу и отправляюсь на трехчасовую пробежку под палящим солнцем, после которой позволяю себе шоколадное пирожное в «Tonolo»: большущий тяжелый ломоть, пропитанный ликером. Прекрасная штука, если вы такие любите. Я — нет: пирожное лежит в желудке, как резиновая выстилка на дне школьного бассейна.

В этот вечер одеваюсь из рук вон неудачно: джинсы, кремовая шелковая блуза с матросским воротником, который нелепо выглядывает из-под темно-пурпурного шелкового жакета, и простецкие коричневые туфли на шнурках. Все вместе выглядит ужасно: цвета, линии, пропорции и даже фактура тканей не сочетаются. Шедевр несуразности!

В «Metropole» прибываю вовремя и вижу, что сад за рестораном пуст, если не считать нескольких девушек в черных платьях для коктейля и в фантастических шляпах. Вокруг разложены еще и еще шляпы. Но гостей нет. Я пришла то ли слишком рано, то ли слишком поздно. А точно ли Тициана пригласила меня именно сюда? Может, она была и уже ушла? Может, еще где-то устраивают вечеринку?

И тут начинается вечер невероятной грубости. Я не взяла с собой телефон, поэтому возвращаюсь к стойке администратора. Он здесь, опирается на стойку. Маячу перед ним секунд двадцать (знаю, потому что считала), прежде чем удостаиваюсь взгляда. До этого он демонстративно перебирал какие-то листочки, хотя видел, как я подхожу. Ему лет пятьдесят, лицо одутловатое, загорелое, чисто выбритое. Аккуратная стрижка, аккуратные губы, аккуратные ногти. Наконец он без улыбки дарит меня итальянским «Buona sera» («Добрый вечер»).

На своем непристойном итальянском еле слышно выдавливаю:

— Привет, я хотела узнать, нет ли для меня сообщения? Я должна была встретиться с подругой, но, кажется, немного опоздала. Она мне ничего не просила передать? Меня зовут Бидиша.

— Вы живете здесь, в нашем отеле?

— Нет, я… нет.

— Ваша подруга живет здесь?

— Нет. Мы должны были встретиться в саду…

Долгая пауза, во время которой администратор молча смотрит мне в глаза. Его собственные превратились в узкие щелки, на губах поигрывает издевательская улыбка, на лице явственно читается: «Ну и тупица же ты!»

— Для вас ничего нет, — отвечает он.

Еще секунду он сверлит меня взглядом, чтобы убедиться, все ли я поняла, затем, опустив голову, возвращается к своему занятию; губы его подрагивают, точно он разгадывает кроссворд повышенной сложности. Я жду, надеясь на разъяснения. Мужчина не поднимает головы, хотя и знает, что я все еще здесь. Не дождавшись ответа, уязвленная, возвращаюсь в сад, твердо решив, что буду развлекаться — любоваться шляпами. Представлена продукция немецкой компании «Hat Office». Шляпы превосходные: мягкие фетровые, есть с полями, попадаются вышитые бисером, но по большей части строгие. Все безупречно сидят на голове, элегантны, а некоторые — настоящие шедевры. Например, вот эти — перья дугой — и вон те — маленькие шляпки-таблетки.

Тем временем публики становится больше. Прибывает кучка офигенно супермодных ребят: белоснежные сорочки слепят глаза, темно-синие пиджаки и к ним — джинсы, загорелая кожа — шикарно, нахожу я, вылитые Джеймсы Бонды. Затем новое явление — Шармейн (да, да, она). Несколько секунд американская красавица стоит у входа, широко распахнув глаза и озаряя собравшихся улыбкой на все тридцать два зуба. Под мышкой — черно-белая собачонка. Зачем ей песик? А это оригинальный способ обратить на себя внимание. Шармейн прекрасна в своем шелковом салатового цвета с розовой отделкой туалете и салатовых сандалиях.

— Здравствуй, — здороваюсь я приветливо.

— О, привет! Ты как? —