Эрих Раквитц - Чужеземные тропы, незнакомые моря Страница 6

«Так прошло в плавании два года, и только на третий год они обогнули Геракловы столбы и возвратились в Египет. Рассказывали также, чему я не верю, а другой кто-нибудь, может быть, и поверит, что во время плавания кругом Ливии финикияне видели солнце с правой стороны».

По возвращении, которое произошло, если судить по Геродоту, примерно в 594 году до н. э., моряков чествовали как героев в Мемфисе, столице Египта. Благодаря осмотрительности, смелости и решительности они с успехом завершили, казалось бы, невозможное для своего времени предприятие и привезли новые ценные сведения о нашей планете. Однако фараон, который к тому времени умер, не удостоился заслуженной славы. Первое путешествие вокруг Африки еще в древности чаще ставилось под сомнение, чем принималось на веру. Любопытно, что поводом для этого как раз было то место у Геродота, которое сейчас представляется самым верным доказательством истинности его рассказа, а именно: что морякам, когда они огибали Африку, солнце светило с правой стороны. У самого Геродота, почти современника этого события, проскальзывает явное сомнение — стоит ли записывать столь очевидную чепуху? Будучи добросовестным историком, он попросту не мог обойти вниманием этот странный факт, но как писатель — он писал прежде всего для своих современников — считал необходимым (чтобы не быть осмеянным!) высказать свое отношение к этому факту. Будучи опять же осторожным человеком, он, однако, добавляет: «…я не верю, а другой кто-нибудь, может быть, и поверит». Действительно, кто мог предвидеть, какие еще сюрпризы преподнесет земля человеческому роду?

Нам кажется сейчас вполне естественным то, что древним географам казалось просто непостижимым, тем более что их величайший представитель — Птолемей впал в роковое заблуждение, полагая, будто восточное побережье Африки изгибается на восток таким образом, что Индийский океан является внутренним морем. А мы именно в замечании Геродота усматриваем вернейшее доказательство того, что экспедиция Нехо выполнила свое трудное задание. Идя на юг, она пересекла экватор и должна была дойти по меньшей мере до устья Замбези, чтобы обнаружить, что здесь солнце светит с правой стороны — то есть с севера. А уж если они добрались сюда, обратного пути назад не было. Морякам, не знающим местных условий, не удалось бы преодолеть сильного течения Мозамбикского пролива и повернуть назад.

Однако те возражения, которые приводились еще современниками, не верившими в возможность подобной экспедиции, показывают, что еще не созрели условия, в которых эта экспедиция оказала бы должное влияние на эпоху и повлекла бы за собой дальнейшие путешествия подобного рода. Еще не было экономических предпосылок включать найденные земли в жизненный и культурный круг античного мира. Горизонт научных представлений людей того времени был ограничен. Им трудно было понять и сопоставить факты, противоречившие их научным представлениям. Поэтому новые берега исчезали из поля зрения человечества и открывались вновь лишь спустя две тысячи лет, в туманном рассвете нового времени. Государство финикийцев пришло в упадок, и путешествие вокруг Африки явилось их последним открытием. За восемьдесят лет до этого, после кровавого сражения, пал Сидон — он стал провинцией Ассирии. А через восемь лет после знаменитой экспедиции асоирийцы осадили Тир[40], и, хотя они не смогли покорить эту мощную крепость (им не удалось перерезать ее основной жизненный нерв: сообщение морем), судьба финикийской метрополии была решена. После тринадцатилетней осады город пал.

Коммерческие традиции финикийцев, стремление завязывать новые торговые отношения, исследовать неизвестные моря продолжили их колонии. Основанный финикийцами в 814 году до н. э. Карфаген[41] занимает место Тира. Правда, теперь уже в западной части Средиземного моря. Не без помощи других финикийских колоний — таких, как Гадес[42] и Малага[43], — около 530 года до н. э. карфагеняне вторгаются в Южную Испанию и блокируют Гибралтарский пролив, в результате чего вплоть до завоевания Южной Испании римлянами в 206 году до н. э. для всех остальных средиземноморских народов доступ в Атлантику оказался закрытым. Этот «ход ладьей» обеспечил карфагенским торговцам монополию на некоторые очень важные по тем временам сырьевые и стратегические материалы.

До этого момента город Тартесс[44], расположенный неподалеку от современного Кадиса, близ Гибралтарского пролива, занимал господствующее положение в торговле оловом, которое добывалось главным образом на полуострове Корнуэлле в Британии. После завоевания города пунийцами[45] (карфагенянами) слава богатого Тартесса пришла к концу. Хотя на этот счет нет никаких исторических свидетельств, можно предположить, что пунийцы уничтожили процветающий конкурировавший с ними торговый город, чтобы полностью взять в свои руки торговлю оловом, столь необходимым для изготовления бронзы.

Дабы вновь завязать разорванные нити торговых связей, карфагеняне после этого бесславного подвига спешно посылают своего адмирала Гимилькона[46] в Британию. Его сообщение, переданное нам жившим 900 годами позже римским географом и поэтом Авие-ном[47], весьма скудно в отношении географических деталей, зато фантазия адмирала разыгрывается вовсю при описании бесчисленных трудностей, с которыми якобы связано было его путешествие ко восточной Атлантике:

«Обычно было для жителей Тартесса вести торговлю в пределах Эстримнид[48]. Но и поселенцы Карфагена и народ, который жил у Геркулесовых столбов, не раз в моря езжали эти. Пуниец Гимилькон, который сообщает, что сам он на себе все это испытал на деле, с трудом доплыв сюда, говорит, что сделать такой путь возможно только в четыре месяца; тут нет течений ветра, чтобы гнать корабль; ленивая поверхность тихих вод лежит недвижно. Надо прибавить вот что еще: среди пучин растет здесь много водорослей, и не раз, как заросли в лесах, движенью кораблей они препятствуют. К тому же, по его словам, и дно морское здесь не очень глубоко и мелкая вода едва лишь землю покрывает. Не раз встречаются здесь и стаи морских зверей, и между кораблей, ползущих очень медленно, с задержками, ныряют чудища морей» (Авиен, Морские берега, стихи 113–129).

Адмирал-коммерсант, без сомнения, сгущает краски, но не из желания приврать, свойственного морским волкам, а следуя древним традициям финикийцев рассказывать истории, от которых у возможных конкурентов, желающих заняться заморской торговлей, волосы встали бы дыбом. И подобными историями пунийцы действительно способствовали созданию распространенной в античном мире гипотезы о вое бесспорно доказанное путешествие в высокие северные широты имело большое значение для расширения географических познаний в древнем мире.