Андрей Сидоренко - Молитва для Эльзы Страница 6

Бывало море, возле которого рос, бушевало и сильно. Но я находился лишь рядом, на берегу, и только наблюдал, а не чувствовал стихию. Оказывается, между видеть и чувствовать пропасть – как между присутствовать и участвовать.

Все мои друзья-мореплаватели свалились от усталости и заснули. Разбушевавшаяся стихия и одинокий я – неспящий рулевой. Для высвечивания волн в темноте у меня есть серьезное приспособление – карманный китайский фонарик с одной квадратной батарейкой. С его помощью вижу метра на два.

Сначала нет ничего, только черная пустота, полная неожиданностей. Потом вдруг, как по волшебству, вырастает стена воды. Где она вверху заканчивается – не видно, можно только догадываться, слушая, как срывается пенная шапка. Не счесть сколько раз думал: «Все: вот теперь приплыли. Эта волна последняя, она захлестнет и перевернет мое суденышко». Но в очередной раз происходило чудо, и я, с перехваченным от восторга и ужаса дыханием, взмывал ввысь, чтоб там, на верху, переведя дух, через миг снова рухнуть вниз в страшную водяную яму.

Чего я здесь забыл? Какие такие тайны откроются передо мной, если вот сейчас сделаю одно неосторожное движение рулевым веслом и: до свидания белый свет со всеми земными радостями! Кругом море, а вокруг моря – жаркая пустыня.

А разум говорит: «В затее прока нет – одни мытарства. Как славно млеть под ласковым солнышком на пляжике Черного моря среди дамских тел. Как чудесно вечерком попить вина, а после закрутить курортный романчик. Зачем пуп рвать-то?!»

Сижу на берегу острова и смотрю на Аральское море. Завтра, от силы послезавтра в последний раз гляну на солнце, на нещадно выжженную пустыню, еще раз вспомню, чего прожил, девушек обязательно надо будет вспомнить всех и папу с мамой. Вот, пожалуй, и все – можно распрощаться с белым светом и отправиться к праотцам. Сначала как будто прыгну в пропасть, страшно будет только вначале, а дальше все пойдет как по накатанной дорожке: тьма, туннель, потом золотистый свет, царство мертвых, чистилище, судилище, а дальше черт знает что или Бог весть что. Это уж как повезет.

А все из-за неосторожности. Нашел в пустыне труп джейрана, от которого изрядно воняло мертвечиной, и, врезав по черепу несколько раз топором, стал крутить башку животному, пытаясь обломать рог на сувенир. Рог не поддавался, я начал усердствовать и распорол об острую трупную кость себе руку довольно сильно. Не придав особого значения случившемуся, засунул добычу в рюкзак и зашагал дальше.

Вечером поднялась температура и начало знобить. Тут же вспомнилась классика и всякие страсти про трупный яд. Признаки того, что мне крупно не повезло, были налицо. Спасать меня от погибели на затерянном островке некому. Я приготовился к самому худшему и пошел к морю прощаться с жизнью.

Мысли отказывались выстраиваться в стройные ряды. Стало ужасно грустно оттого, что придется погибнуть в неизвестном месте вдали от славянской родины. Хотелось успеть добраться домой и закончить жизнь под отчим кровом среди безутешно скорбящих родственников и соболезнующих односельчан. Маялся долго, пока не уморил себя мыслями о загробной жизни окончательно и не пошел спать.

Несмотря на большую подготовительную работу, умереть не удалось. Температура через день спала – все обошлось. А тот вид Аральского моря и пустынных окрестностей я помню до сих пор. Равнодушная вода, равнодушное небо, равнодушная нерусская местность из песка и редких саксаульных кустов. И не в кого уткнуться лицом, чтоб утешиться. Нет мамы, нет какой-нибудь другой женщины для защиты. Совсем один и пренебрегающая мной любимая природа.

Очень часто вижу себя посторонним гражданином чужой страны, хотя на самом деле это я – студент, который скоро станет настоящим инженером. У меня есть зачет по марксистско-ленинской философии и много чего еще из области прогрессивных знаний по науке и технике. А тут весь углем перепачканный и босиком стою в центре кассового зала куйбышевского железнодорожного вокзала. Одеяние мое состоит из рваной штормовки на голое тело, подстреленного драного трико и все. В руках лодочный компас весом пять кило, а в кармане восемь социалистических рублей и пятьдесят копеек. Больше ничего нет, кроме бороды и блеска в глазах.

Наше героическое покорение морской стихии закончилось кораблекрушением посередине Аральского моря. Волна зацепила почти весь пищевой запас и утащила в пучину. Чудом удалось добраться до острова Барса-Кельмес, где вынуждены были дожидаться какого-нибудь попутного транспорта. Долго ждать не пришлось. Через пару недель подвернулась ржавая баржа с углем. За помощь при разгрузке капитан пообещал подбросить робинзонов в город Аральск.

Грузим уголь мешками в тракторный прицеп в сорокаградусную жарищу. Вдруг в небе застрекотало, а через несколько минут можно было разглядеть самолет марки АН-2. Стал понятен восторг, который испытывали наблюдатели воздушных полетов в эпоху зари воздухоплавания. Бегу к посадочной полосе, и, подражая пропеллеру, кручу одежду над головой.

Самолет, не щадя моторной мощи, как-то особенно натужно взревел, взял разгон и скоро оказался в воздухе, пробежав, кажется, значительно меньше положенного. Тряска, воздушные ямы, под нами море, а сбоку грустные Кара-Кумские пески. Вот и город Аральск, а вот и железнодорожный вокзал, и поезд на север через час подадут. В поезде напился портвейна, а ночью меня обокрали. Осталось только то, что было на мне во время сна и угольная пыль на теле.

Граждане! Я хороший. Вот мое удостоверение студента Советского Союза. И паспорт у меня тоже есть, женщина. Видите, я кораблекрушение потерпел, а сейчас еду домой к маме. Займите денег, товарищи! Мне десять рублей не хватает. Я всем вам обратно вышлю. Честное комсомольское слово, что вы все, в самом деле...

Денег я все-таки насобирал, даже немного больше, чем стоил билет. Рублей пять лишних оказалось. На них я сразу приобрел залежалого печенья «Карнавал» в перронном ларьке и ел его потом два дня.

Я вдруг не захотел работать в одном престижном конструкторском бюро, название которого выгодно впечатляет участников застолья или новую женщину. А все из-за того, что там трудилось много людей, тысяч сорок. Мурашки по коже от мысли, что вся эта народная масса ежедневно входит в одну проходную и из нее же потом выходит. А я, такой особенный, должен влиться в ту массу и числиться в ней как похожий элемент. Не хочется стоять в очереди после запятой, как перечисление. Хочется выглядеть важной птицей, отдельным сложносочиненным предложением и с нового абзаца, и полным загадочного смысла для читательского удивления.