Майкл Пэйлин - От полюса до полюса Страница 63

Мы уже удалились от природных красот и прыгаем на ухабах между сухими соломенного цвета полями, где удается заметить голые пятна серой как пепел скалы, и лишь изредка «сосисочное дерево» оживляет пейзаж своими длинными цилиндрическими, свисающими с ветвей плодами.

Попадающиеся нам деревеньки неказисты на вид и бедны, в них выращивают самые основные культуры, такие как бананы, папайя и помидоры. В расположенном на перекрестке дорог городе Бабати мы покупаем для ленча жаренные в масле пирожки-самоса и хлеб. Здесь даже дети смотрят на нас с опаской, некоей настороженной подозрительностью, которой мы не встречали на своем пути нигде, кроме Судана, где ксенофобия как бы освящена государственной политикой. Чему здесь учат детей? Я знаю, что Джулиус Ньерере[47] проповедовал самодостаточность и неприсоединение, быть может, тешащие национальную гордость, но не способствовавшие экономической уверенности в собственных силах.

Пять или шесть часов мы едем вдоль извилистого гребня, густо заросшего акациями во всем великолепии красок — темно-зеленой, светло-коричневой и желтозолотой, кусочка осеннего леса в штате Вермонт. А потом мы спускаемся на равнину, где в качестве звезд представления выступают уже баобабы. Считается, что возраст некоторых из них достигает двух тысяч лет, массивные на вид стволы 30 футов в обхвате, а кора внешне похожа по цвету и текстуре на пушечную бронзу. Различные совы, птицы-носороги, летучие мыши и красноклювые ткачики строят на этих деревьях гнезда.

Через десять часов после отъезда с озера Маньяра мы наконец подъезжаем к окраинам Додомы, города, населенного всего лишь 45 000 человек, не числящегося даже среди десяти крупнейших населенных пунктов Танзании, однако пристроившегося в самой середине страны. О его претензиях говорит выцветший знак возле разбитой дороги: «Добро пожаловать в столичный город Додома!».

Здесь сильны позиции миссионеров. На въезде в город мы видим стройные ряды виноградных лоз, что выращивают отцы-пассионисты[48], производящие додомское красное, пробовать которое мне не советуют.

Отрезок дороги с двусторонним движением вокруг освежающего своей скромностью здания парламента ведет нас мимо католического книжного магазина, кинотеатра «Парадиз», штаб-квартиры правящей Революционной партии, и наконец мы останавливаемся перед колониальным фасадом отеля «Додома». С учетом того, что это лучший отель в столичном городе, с разочарованием отмечаю, что в кране нет горячей воды, хотя по требованию могут принести целое ведро. В гостиной пухлые кресла с торчащей из прорех набивкой расставлены вокруг старого фортепьяно. Пища безвкусная, хорошо, что хоть пиво холодное. Над моей постелью раскинут громадный противомоскитный полог, однако я немедленно замечаю в нем две огромные дырищи и показываю на них служителю. Беспомощно улыбнувшись, он извлекает флакон инсектицидного спрея размером с базуку и обрабатывает им комнату с такой щедростью, что мне не удается вздохнуть в ней по меньшей мере десять минут.

День 102: От Додомы до Кигомы

Я замечаю, что все в моей комнате, начиная от серой подушки, на которую я так и не посмел возложить голову, вплоть до зеркала, перед которым я не бреюсь, потому что нет горячей воды, снабжено длинным серийным номером и инициалами TRC, принадлежащими Танзанийской железнодорожной компании. И нахожу это вполне уместным, ибо нашим судьбам предстоит оказаться в ее руках на отрезке пути отсюда до замбийского города Мпулунгу — на 800 милях колеи, проложенной через сердце Африки.

Примерно в возрасте девяти лет или около того… разглядывая карту Африки, я ткнул пальцем в одно из белых пятен, тогда скрывавших под собой неисследованные места континента, и сказал себе с полной уверенностью и удивительной отвагой, с тех пор более не присущими моему характеру: «Когда я вырасту, то приеду сюда».

Я читал эти строчки вчера под писк комаров, стремившихся попасть внутрь через прорехи в пологе, и видел в этом воспоминании Джозефа Конрада о проведенном в Польше детстве отражение моего собственного мальчишеского интереса ко всему, что как можно дальше отстояло от домашнего окружения. Озеро Танганьика, второе по глубине озеро мира (уступающее только Байкалу), расположенное в центре африканского континента, окруженное горами, джунглями и бог весть чем еще, сейчас привлекает мое внимание. И находится оно в одном железнодорожном переезде отсюда.

Мне нравится Додома. В городе этом нет красот, но люди очень приятны. Танзанийцы не навязчивы, они не проявляют лишнего любопытства, не склонны к укоризненным и назойливым взглядам. Они просто спокойно занимаются собственными делами, например продают деревянные свистульки перед зданием парламента. «Сколько стоит?» — «Четыре сотни». — «У меня есть только две сотни». — «Отдам за три сотни». — «Но у меня есть только две сотни». — «Хорошо. Пусть будет две сотни». Мы торгуемся, как же иначе.

Слуги Бога пользуются здесь несомненным влиянием. Религия процветает. На одном из главных перекрестков увенчанное огромным куполом неоклассическое шато индийских христиан соседствует с четкими современными очертаниями кирпичных стен лютеранского собора, в свой черед обращенного к приземистым многогранным башенкам и куполам англиканской церкви.

На страницах выходящей на английском языке News читаю вполне привычный, даже ностальгический уже заголовок: «Неистовства разъяренных болельщиков».

Футбол здесь популярен, и сегодня предстоит великий матч: «Черные бойцы» Занзибара встречаются с «Железнодорожниками» из Морогоро, на телах которых, по всей видимости, в каком-нибудь укромном уголке выведено TRC.

В десять минут пополудни большой металлический цилиндр, повешенный снаружи конторы станционного начальника в Додоме, издает громкий звон, и все поставщики орехов, вареных яиц, бананов, вяленой рыбы, сладкого картофеля, резиновых сандалий, пресной воды, буханок хлеба, игрушечных аэропланов и прочих, необходимых в поездке разностей перемещаются поближе к колее. Появившийся вдали как трепещущее облачко дизельный локомотив с красным скотоотбойником и четким желтым «V» впереди медленно материализуется, влача за собой экспресс из порта Дар-эс-Салам[49], находящегося в 280 милях к востоку отсюда. При виде его я испытываю огромное облегчение. Вместе с лодочной переправой через озеро Танганьика он представляет собой второй важнейший этап оставшегося нам пути. Оба даются нелегко. Элемент неопределенности существует в отношении наших прав на купленные места, ибо подтверждения мы так и не получили, и в самом деле все наши купе заняты. Вежливые уговоры не дают результата, и нам остается только погрузиться в вагон и надеяться, что вид тридцати ящиков со съемочным оборудованием сможет заставить кого-то сдвинуться с места. Трогательное прощание с Калулуи и Кабагире, заботившимися о нас от самой границы с Эфиопией. Я оставляю Калулуи мою карту «Северо-Восточная Африка и Аравия», которая страшно интересовала его.