Тим Северин - Золотые Антилы Страница 63

В еще более жалком положении оказались семьи тех солдат, которые участвовали в осуществлении плана Венейблса. Их жены в Англии, услышав о захвате Ямайки, вместе с детьми собрались к мужьям, чтобы основать новую колонию. Но, добравшись до Ямайки, они оказались в условиях намного худших, чем те, что осталось позади. Многим довелось узнать, что мужья их уже умерли и похоронены. Так что, к плохо скрываемому удовлетворению барбадосских плантаторов, отчаявшиеся женщины, не желая жить под властью военных на Ямайке, потребовали отправить их на другую сторону Карибского моря, где продались в услужение на островах. Подобная же катастрофа едва не постигла другие, более северные американские колонии. Кромвель решил, что опытные колонисты Северной Америки легче вынесут суровую жизнь на Ямайке, нежели англичане, и попытался набрать добровольцев в приморских колониях. Его агент Натаниель Гукин пытался убедить жителей Новой Англии, что им с семьями следовало бы перебраться в более солнечный климат и на более плодородные почвы новых английских владений. Граждане Новой Англии возражали, что они лучше будут жить на своих не столь богатых берегах, чем отправятся в страну, которая всем известна, как напрямик заявляли они, «грубостью солдатни, огромной смертностью и постоянной опасностью, грозящей всем мирным поселенцам от рук взбунтовавшихся негров и испанцев». Даже новоанглийские купцы, которых меньше волновали моральный облик солдат и привычки испанцев, не соглашались продолжать снабжать Ямайку продовольствием. Им не нравилось получать выплаты армейскими и флотскими чеками, и они выжидали, пока новая тропическая империя станет приносить более надежную прибыль.

Итак, по всем признакам новорожденная ямайская колония была обречена на жалкое прозябание, ведь старшие сестры-колонии отворачивались от нее одна за другой. Но Кромвель заплатил фее-крестной и спас Ямайку. Он затеял это злосчастное предприятие и теперь не желал от него отказываться, продолжая поддерживать поселение людьми, деньгами и материалами. Государственный совет проголосовал за решение «набрать» в Ирландии тысячу девушек и столько же молодых людей и послать их на работы на полурасчищенные плантации Ямайки. А в Шотландии, другом непокорном придатке Протектората, шерифам графств и приходским комиссарам велели «отбирать всех известных бездельников, разбойников и бродяг и высылать их на этот остров».

Эти нежелательные элементы были мало полезны колонии в борьбе за существование, но правительство метрополии не сомневалось, что суровая жизнь, скудный рацион и тяготы существования в колонии — лучшее лекарство для праздных бродяг и мерзавцев, которые скоро обратятся в столпов богобоязненной праведности. Кроме того лорд-протектор обеспечил отправку из Англии вереницы судов снабжения, а когда выяснилось, что первый посевной сезон на Ямайке провели так неумело, что большая часть посевов засохла, с других Карибских островов прислали семена и саженцы.

Так, подталкиваемая усилиями правительства метрополии, экономика Ямайки понемногу пришла в движение. Подобно маховым колесам огромной машины, она разгонялась поначалу неохотно, замирая каждый год в жаркий летний сезон. Затем, когда лето сменялось осенью, начинались дожди и земля становилась чуть щедрее, она набирала обороты. С каждым годом экономика увеличивала скорость и отлаживала ритм: плантаторы постепенно учились своему делу и перспективы становились светлее. К концу первого десятилетия прогресс стал очевиден, к тому времени Ямайка уже не нуждалась в ежегодных вливаниях из Англии. Поля были возделаны, колонисты перебрались из палаток и шалашей в более надежные жилища, над входом в Кингстонскую бухту выросли форты, вооруженные батареями в двадцать одно орудие каждый, и под их прикрытием к берегу, где Пенн когда-то выстроил свои склады, стали собираться торговые суда. Так рождался Порт-Ройал, прославившийся впоследствии своими кабаками и борделями. Уже тогда многие зарабатывали себе на жизнь, отыскивая и собирая грузы с испанских судов, разбившихся об окрестные рифы. С каждым годом население Ямайки росло. Туда собирался странный народ: целые суда квакеров с Карибских островов, жители Бермудов, отвергнутые старой колонией, политические беженцы из Англии, где протекторат уже не выглядел таким уж незыблемым. Даже правоверные жители Новой Англии забыли свои проклятия безбожной Ямайке и собрали триста добровольцев, решивших перебраться в неизведанные места. Их предприимчивость вскоре была вознаграждена. Богатая почва острова откликнулась на искусную заботу, а прежние бездельники Венейблса, получив в собственное владение участки земли и увидев надежду на прибыль, обратились в прилежных фермеров. «Активность офицеров, — сухо замечает Генри Лонг, летописец Ямайки XVIII века и сам землевладелец, — превратилась в полную противоположность их прежней беззаботности; они стали, как говорят в Вест-Индии, пламенными плантаторами».

Большую роль в процветании и приросте населения сыграл ввоз черных рабов. К 1673 году население Ямайки составляло более семнадцати тысяч человек, а двенадцать лет спустя негров набралось достаточно много для первого восстания рабов. Однако к тому времени плантаторы преуспели уже настолько, что отказались сокращать количество рабов, привозимых на остров ежегодно. Богатейшие из колонистов поняли, что выгоднее всего сосредоточить усилия на производстве сахара, приносившем огромную прибыль. Им постоянно не хватало рабочих рук и земли. Вскоре полупустынная Ямайка испанской эпохи ушла в прошлое: английские землевладельцы освоили свой антильский трофей, и мечты их начали воплощаться. Два поколения спустя слова «ямайская плутократия» стали синонимами небывалого богатства и чванства. Рассказывали о богатой герцогине, которая просила послать своего мужа, промотавшегося герцога, губернатором на Ямайку, чтобы тот мог вернуть потерянное состояние. Герцог ухватил шанс твердой рукой и не только поправил дела путем обычных спекуляций, но и вступил в партнерство со сборщиками грузов с затонувших кораблей из Порт-Ройала. Когда подворачивался шанс найти и поднять испанское судно с ценным грузом, герцог пользовался своим положением, чтобы надуть партнеров и загрести львиную долю трофеев. Однако вскоре он умер, и вдове, чтобы спастись от гнева его партнеров, пришлось выбираться с острова нелегально на борту военного судна. Возвратясь домой при сказочном богатстве и с легким туманом в голове, ее светлость убедила себя, что император Китая прослышал о ее богатстве и желает на ней жениться. Если верить историку Брайану Эдвардсу, который относит эту историю к девяностым годам XVIII века, «поскольку она (герцогиня) оставалась в своем безумии вполне мягкой и добродушной, опекуны не только не выводили ее из заблуждения, но и обратили его на добрые цели, убедив некоего нуждающегося пэра (первого герцога Монтегю) изобразить китайского императора, и тот, более успешно, нежели честно, и полагаю, даже в нарушение закона, завладел таким образом ее имуществом, после чего запер ее в сумасшедший дом». К счастью, дело кончилось победой герцогини, поскольку, добавляет Эдвардс, «ее светлость пережила своего супруга, подставного императора, на много лет и скончалась в 1734 году в преклонном возрасте — 98 лет. Впрочем, она не до конца исцелилась от безумия, и до последнего дня ей прислуживали на коленях, как китайской императрице».