Мишель Пессель - Путешествия в Мустанг и Бутан Страница 64

— Властитель закона, — бормотал Вангду. — Что он знает! Говорю вам, шесть дней, — значит, шесть…

Н-да, многообещающее начало. Оставалось надеяться, что проводник не бросит нас на полпути. Как бы то ни было, придется провести шесть суток в его обществе. Зато Тенсинг был прекрасно настроен: его захватила походная лихорадка.

— Я мало где был, — улыбаясь во весь рот, сказал он. — А теперь посмотрю весь Бутан.

С каждым днем я все больше радовался, что мне достался такой прекрасный парень, как Тенсинг. Повара, правда, из него не получилось. Я купил несколько белых тряпок специально для вытирания посуды, с тем чтобы сохранить его рубашку… Но свыкнуться с мыслью, что ему придется стирать эти тряпки, Тенсинг не мог.

Перед выходом мы по традиции обошли лавчонки у стены дзонга. Нам говорили, что это последние торговые точки на нашем маршруте. Я закупил в дорогу сигарет и горького сырого табака, ввозимого из Индии. Тенсинг настаивал на покупке сушеного мяса. Я пытался возражать. Как можно более твердым голосом я сказал, что это мясо — источник всех хвороб и желудочные болезни в Бутане вызваны именно им. Тенсинг упорно твердил, что оно прекрасно для здоровья, и умолял купить хотя бы немного… В конце концов я согласился и, согнав мух со связки дурно пахнувших шнурков, отдал их сияющему Тенсингу.

Мы взяли курс на маленький лесок священных сосен в долине — то была дорога на Тонгсу. Что нам уготовили горы и погода? Загадка.

Отойдя каких-нибудь 600 метров, наткнулись на стаю коршунов, пировавших на останках пони, сорвавшегося с виража пятнадцатью метрами выше. Лошадка валялась, выставив к небу одеревеневшие конечности. Доброе предзнаменование!..

— Жаль лошадь, — с горечью сказал Тенсинг, глядя на труп, от которого исходил запах, живо напоминавший сушеный деликатес, которым потчевал меня повар. Это зрелище удержало меня от идеи сесть на костлявого мула с яростным взором, которого Вангду предоставил в мое распоряжение.

Дзонг скрылся из виду. Я шагал впереди каравана. За мной брели три мула, тяжело груженные бесценным багажом. Мой собственный маленький мирок был в пути. А название «Ринак» (Черные горы) вобрало в себя разом весь образ Бутана: темная масса гор на карте. Нам предстоит подняться на 3300 метров, а с перевала должен открыться новый вид — внутренний Бутан, где до меня побывали лишь три-четыре европейца.

От раздумий меня то и дело отрывал пронзительный голос Вангду, погонявшего мулов грозным «дро!». Те, надо признать, не особенно реагировали на крики и то и дело норовили остановиться пощипать траву. Солнце жгло немилосердно. Скорей бы подняться на высоту…

Три часа мы шли вдоль реки по откосу, потом осторожно спустились, чтобы пересечь ее в месте слияния с другим потоком. На противоположной стороне была тень, стеной поднимался тропический лес и виднелись террасы полей, засеянные злаками.

Но когда мы перешли по деревянному мостику, пейзаж разом изменился. Дорога к Черным горам, представлявшая до этого тропу примерно в метр шириной, сузилась настолько, что едва различалась на глинистой почве. Приходилось двигаться бочком, прижимаясь к склону горы. Вангду объявил, что мулы слишком нагружены, и каждые 50 метров останавливал их для отдыха. По лицу у меня струился пот, очень хотелось сесть на мула, но Вангду отрезал: об этом не может быть и речи, слишком крутой подъем. Мы ползли как улитки по самому солнцепеку.

Ненавижу такую ходьбу. Она утомляет гораздо больше, чем ритмичный подъем, а до перевала еще очень далеко. Остановились, тяжело дыша, в тени одинокой сосенки, развьючили мулов и пустили их на травку.

Снизу нас нагнали еще два путника и, шумно отдуваясь, расположились по соседству. Они с любопытством оглядели мое европейское платье и осведомились, не индиец ли я. Тенсинг объяснил, что я с «Дальнего Запада», «самый ученый человек в мире». Попутчики широко раскрыли глаза. Тенсинг упрямо гнул свою линию:

— Да-да, он знает все обо всем.

Я смущенно улыбнулся. Мне действительно страшно хотелось все знать, прежде всего — когда мы перевалим через Черные горы, двигаясь в таком темпе.

Чуть позже, уже поднимаясь, я услыхал, как Тенсинг рассказывал Вангду о моей гениальности: мне-де известна вся история Бутана и все здешние обычаи. Старик недоверчиво хмыкал. Это просто бесчеловечно, ответил он, заставлять человека в его возрасте карабкаться на такие кручи.

— Ox aпa (совершенно верно), — поддакивал безотказный Тенсинг.

Все же мы не удержались, чтобы не подразнить проводника.

— Тебе, конечно, тяжело идти, — начал Тенсинг, — но каково мулам! Они ведь раза в два старше тебя, — и он шлепнул по крупу самого медлительного.

Старик впервые за все время улыбнулся. Разговорившись, он поведал о своих дальних вояжах. Родом он из-под Тонгсы, куда мы как раз держим путь; шесть раз ему пришлось ходить в Лхасу. Он возил туда рис — раньше это была основная статья бутанского экспорта. Вот, кстати, почему Вангду так хорошо говорил по-тибетски. Господствующий диалект в Тхимпху, Паро и в верховьях долины Мачу — дзонгкха. Иными словами, «язык крепостей», на котором говорят образованная знать и чиновники. Дзонгкха очень похож на тибетский. Но в долине Тонгсы, равно как и во всем внутреннем Бутане, распространен другой диалект.

Было уже четыре часа дня, когда склон стал чуть положе. Тоненькой змейкой по дну долины текла река, а далеко на юге белым пятнышком выделялся дзонг, в котором мы провели ночь. Среди полей там и тут были разбросаны домишки, но и они исчезли, когда мы ступили на гребень хребта.

Против всякого ожидания в небольшой ложбинке мы увидели маленькое озеро в окружении великолепных сосен. Озеро выглядело настолько сказочным, что я не стал возражать, когда Вангду объявил, что здесь мы заночуем.

После полуденной жары и крутизны царственные сосны и шелковый травяной ковер, устланный сосновыми иглами, под густой тенью напоминали райские кущи. Это место называется Самтенгаг; как мне сказали, здесь король обычно останавливался по пути к Тонгсе. Какое счастье, что дневной марш закончен! Впереди еще бесконечное множество часов, когда придется вот так шагать вверх и вверх…

Вангду добавил, что дальше целые сутки не будет источника. Конечно, раз сам король ночует здесь, место вполне подходит и для меня, «самого умного человека в мире»! Старик улыбнулся шутке. В лесу он показал, где разбивают шатер для его величества. Место представляло выровненную площадку, разделенную на три тенистые платформы, по краю которых окрестные жители насадили дикие ирисы. Между деревьями возвышались обломки скал, поросшие мхом; все вместе напоминало японский сад. Чуть поодаль проглядывали цветы лотоса. Поистине волшебный уголок!