Луи Жаколио - В трущобах Индии Страница 64

— А так как сами мы не отдадимся в руки, то я начинаю думать, что веревка, обещанная Барбассоном-отцом своему наследнику, еще не скручена…

— Мы, однако, болтаем с вами, — сказал Сердар с видом глубокого сожаления, — и не думаем помочь этому несчастному, который, быть может, ранен смертельно. Помогите мне, Барбассон! Перенесем его на шлюпку… день склоняется к вечеру, и здесь становится слишком темно.

Оба нагнулись и общими усилиями подняли осторожно Тота-Ведду, который принялся стонать, употребляя отчаянные усилия, чтобы вырваться от них. Напрасно старался Сердар успокоить его ласковыми словами на разных местных наречиях, несчастный не знал ни одного из них. В конце концов он понял, однако, бесполезность своего сопротивления и подчинился беспрекословно; только изредка издавал он глухие стоны, вырываемые у него неосторожными движениями, которые увеличивали только его страдания.

Взобравшись на шлюпку, Сердар и спутник его осторожно положили свою ношу на палубу и поспешили отплыть дальше из-под тени, бросаемой на воду деревьями, чтобы воспользоваться последними минутами дня. Сердар приказал снова остановиться и занялся осмотром раны Тота-Ведды; он осторожно обмыл ее свежей водой и к удовольствию своему увидел, что пуля, скользнувшая по ребру, сделала нечто вроде царапины, тем менее глубокой, что бедняга состоял из кожи да костей; таким образом не только жизнь его не была в опасности, но достаточно было нескольких часов, чтобы он стал на ноги.

Барбассон тем временем принес ящик с медикаментами; Сердар еще раз обмыл рану, на этот раз бальзамом, разведенным водой, и положил на нее компресс из той же смеси, а затем прикрепил его бинтом. Туземец, умственные способности которого были чрезвычайно слабо развиты, не отдавал себе отчета в уходе, которым его окружали; самые фантастические мысли вертелись в этом слабом мозгу, который, благодаря вековечным страданиям, дошел до уровня обыкновенного животного. Но как только он почувствовал, что боль в его ране уменьшается, он успокоился и с меньшим уже ужасом смотрел на белых людей.

Кончив перевязку, Сердар уложил своего пациента на матрас, набитый водорослями, затем приготовил укрепляющий напиток из рома, сахара и воды и предложил ему. Удивленный Тота-Ведда взглянул на него нерешительно, не понимая, что он хочет от него, и принимаясь снова дрожать. Чтобы разуверить его и дать ему понять, что он должен делать с предлагаемым напитком, Сердар поднес к губам серебряный бокал и, отпив из него глоток, подал ему снова.

Бедный дикарь не заставил себя просить на этот раз, хотя все же попробовал напиток сначала с некоторым беспокойством, зато потом с жадностью поднес бокал к губам и выпил все одним залпом. Затем он взял руку Сердара, прижал ее несколько раз ко лбу в знак благодарности и зарыдал, как ребенок.

— Мне очень больно видеть такое наивное горе, — сказал Сердар своему спутнику, — я не могу не подумать при этом, до какого животного состояния может довести человека злоба ему подобных… Что нам с ним делать теперь?

— Не можем же мы тащить его с собою в Нухурмур? — сказал Барбассон.

— Ни одно существо в мире, — отвечал ему Сердар, — не должно знать тайны нашего убежища. Это недоступное место, которому нет подобного, быть может, на всем земном шаре, было открыто случайно нашим другом Рамой-Модели, заклинателем пантер. Это стоит того, чтобы послушать, если только вы не слышали уже об этом от него самого.

— Вы забываете, Сердар, что в течение всей войны за независимость я управлял вашей шхуной «Диана», которая ждет меня теперь в порту Гоа. Бедная «Диана», увижу ли я ее когда-нибудь? Затем я был с вами во время осады Дели, где я командовал артиллерийским отрядом в крепости, а потому почти не имел случая видеть Рамы. Со времени нашего приезда сюда я нахожусь постоянно на борту «Эдуард-Мари» и не мог ни часочка поболтать с заклинателем.

— Он мог бы рассказать это в нескольких словах, если бы только вспомнил; это так же коротко, как и трогательно. Однажды, когда он вместе со своим отцом охотился на этих вершинах за пантерами, он спустился и полетел через край пропасти, стены которой были почти вертикальны, но, к счастью, сплошь покрыты кустарниками достаточно крепкими, чтобы выдержать тяжесть его тела. Он инстинктивно схватился за один из них, но уже на двадцати метрах расстояния от верхнего края. Он прежде всего крикнул своему отцу, чтобы успокоить его, затем попробовал, держась руками за ветки, взобраться наверх, но напрасно; он мог схватывать их за концы, а тут они были слишком хрупки, чтобы довериться им. Совсем не то было бы, имей он необходимость спуститься; ему легко было бы перевешиваться с одного куста на другой, держась рукой за ствол у самого корня, т.е. за самую прочную часть кустарника. Но другого пути спасения ему не оставалось, и он, уведомив об этом отца, склонился над пропастью и, задыхаясь от волнения, начал опасный спуск. Отличаясь от природы необыкновенной силой, он, к счастью, встречал на пути своем целые группы пальм и молодых бамбуков, которые так близко стояли друг от друга, что ему удалось наконец добраться до дна после того, как он раз двадцать едва не сломал себе шеи. Он думал, что теперь спасен, когда перед ним возникло новое затруднение: он находился на глубине обширной воронки в форме конуса, самую широкую часть которой представляла почва, куда он добрался благодаря своей смелости и ловкости. Напрасно ходил он кругом, стена со всех сторон подымалась на высоту двухсот или двухсот пятидесяти метров, образуя с дном довольно острый угол; чтобы выйти из этой тюрьмы, где вместо крыши виднелось небо, ему нужно было подняться по такой же стене, по какой он спустился. Это то самое место, знаете, которое находится в конце подземелий и названо нами колодцем Нухурмура.

— Я так и думал.

— Вы понимаете остальное, потому что мы каждый день проходим тот лабиринт. Маленький ручеек, протекавший на дне этой огромной пропасти, терялся под одной из скал и, казалось, направлялся в самые недра земли. Рама-Модели не побоялся растянуться на дне ручья, который был, к счастью, неглубок, и в таком положении стал ползти под скалой, придерживаясь извилин ручейка. Так прополз он метров около пятидесяти, когда почувствовал, что туннель над ним становится выше и он очутился наконец среди целого ряда обширных пещер, откуда он, несмотря на все свое мужество, мог и не выйти. Только на второй день своего подземного заключения, чуть не умирая от голода и усталости, заметил он вдали луч света, который послужил ему проводником и дал возможность дойти до конца другого прохода, выходившего на озеро.

— Так вы, значит, эти два туннеля — один из колодца Нухурмура, другой со стороны озера — расширили, чтобы легче было проходить по ним, и устроили там убежище для себя и Нана-Сагиба?..