Светлые воды Тыми - Семён Михайлович Бытовой Страница 65

— Почему не хотим? Не хуже других живу.

— Нет, хуже, — решительно заявил Николай Павлович. — Вы сходите к Тихону Ивановичу или к Петру Петровичу, посмотрите, как у них хорошо, чисто в доме. И обедают за столом, и спят на кроватях. А вы вздумали в юрте жить. Не могу быть вашим гостем. Прощайте. — И повернулся к выходу.

Вечером Хутунка пришел к Сидорову.

— Понял, Николай Павлович, — сказал он, став у дверей и переминаясь с ноги на ногу.

— Что поняли? — нарочито холодно спросил учитель.

— Не буду крышу ломать. — И, посмотрев на строгое, замкнутое лицо Сидорова, произнес: — И юрту из дома убрал. Так что приходи, пожалуйста, в гости…

— Спасибо, как-нибудь зайду, — не сразу ответил Николай Павлович.

Из дома Хутунка юрту вынес, но поставил ее во дворе. Теперь садились обедать в комнате за стол, а спать все еще отправлялись в юрту, где по старой привычке жена Хутунки разводила на ночь дымный очаг.

Поэтому Сидоровы все еще не приходили к Хутунке в гости. А пришли через две недели, когда юрта была убрана со двора и сожжена на костре.

Окто

Доктор Петр Степанович Шарак ничуть не удивился, когда в первый же день его приезда два пожилых охотника пришли в больницу и попросили:

— Дай окто![22]

Ведь Николай Павлович предупредил его, что орочи ждут не дождутся русского доктора.

Но Сидоров несколько ошибся: не лечиться пришли они в больницу, а посмотреть на доктора. Им хотелось узнать, как он выглядит, такой ли он уж огромный и сильный, что сможет один остановить любые болезни.

Увидав молодого человека, они сразу усомнились в нем. Правда, белый халат и белая шапочка на его русых волосах отличали доктора от всех прочих людей, но этого было недостаточно, чтобы победить недоверие.

Первое время многие приходили в больницу только из любопытства. Станут около дверей и с удивлением смотрят, как доктор кипятит на спиртовке в блестящей металлической ванночке инструменты, как расставляет по полочкам склянки с разноцветными жидкостями.

— Что же вы стоите, заходите, кто болен, — говорил Шарак.

Никто не двигался с места.

— Значит, все здоровы?

Опять молчание.

Первыми поверили в доктора братья Дюанки — Кирилл и Парамон. В свое время оспа почти начисто погубила обитателей семи берестяных шалашей, стоявших в ряд на берегу лесной реки Дюанки. Лишь семьи Кирилла и Парамона случайно спаслись и ушли на Тумнин.

Было это давно, но страшная весна 1916 года до сих пор жила в памяти братьев.

Теперь для семей Дюанки строился новый дом в Уське. Русские плотники из Датты подводили бревенчатый сруб под крышу. Братья дружно помогали плотникам.

— Люди к русскому доктору ходят, — сказал как-то Парамон младшему брату. — Надо бы и нам тоже.

— Мапа[23] не задрал тебя, зачем же ходить? — возразил Кирилл.

— Николай Павлович говорил недавно, у доктора сильное окто есть от худой болезни.

Кирилл задумался.

— Сходим, чего там, — опять сказал Парамон, — посмотрим, какое у него окто есть.

— Никакого нет, наверно, — хмуро произнес Кирилл. — Сам видишь, мало кто ходит к доктору.

Но старший брат настоял, и Кирилл уступил.

— Ладно, сходим, расскажем ему про наших сородичей.

Они, конечно, не предполагали, что доктор уже знает о жителях Уськи: о том, сколько людей насчитывает каждый орочский род, откуда и когда переселился на Тумнин.

Братья Дюанки подошли к больнице и, поднявшись на крыльцо, остановились, постояли несколько минут в раздумье. Затем старший брат снял шапку, стряхнул опилки с ичигов. То же самое проделал и Дюанка-младший.

— А как звать-то его? — спросил он.

— Наверно, товарищ доктор.

Пока они шептались, навстречу им вышел Шарак.

— Здравствуйте, товарищ Дюанка, — сказал он. — А это, наверно, ваш брат?

— Наверно, — пробормотал Парамон, изумленный тем, что доктор их уже знает.

— Ну вот, хорошо, что пришли, — сказал доктор и проводил их в приемную комнату.

Не говоря лишних слов, он засучил Парамону левый рукав, ощупал кожу на руке и быстро нанес перышком три легких царапины.

— Ну как, больно? — с улыбкой спросил он. Парамон промолчал, полагая, что самое страшное еще впереди. Когда же доктор подозвал Дюанку-младшего, Парамон сразу приободрился:

— Иди, Кирилл, не бойся, это все равно, что комар укусит!

— Если бы лет двадцать тому назад сделали такую прививку вашим сородичам, весь род Дюанка остался бы в живых, — сказал Петр Степанович.

Эти слова потрясли братьев. Откуда, размышляли они, доктору известно о судьбе рода Дюанка? Ведь Парамон только собирался рассказать об этом.

— Ну, ничего, — продолжал доктор, — теперь оспа вам не страшна. Не дадим вашим людям умирать!

Братья переглянулись. А Дюанка-младший подумал: «Неужели эта пустяковая царапина на руке — комар и то больнее кусает — может спасти от худого поветрия?»

С этого дня братья Дюанки разнесли добрую молву о русском докторе. Они ходили из дома в дом, показывали прививку, повторяли слова, которые говорил им Петр Степанович, и еще много хороших слов добавили от себя. Люди потянулись в больницу.

Когда уже казалось, что всему населению Уськи-Орочской оспа привита, Шарак, проверяя список, обнаружил, что не явился Никифор Хутунка. Пришлось обратиться за помощью к председателю сельсовета.

— Он шаман, не будет, — заявил Намунка.

— Как это не будет! — возмутился доктор. — Советский закон велит всем прививку делать.

— Шаман по своему закону живет, — равнодушно ответил председатель. — Когда ты в Уську приехал, он собрал стариков и старух, всю ночь камлание делал. Так разве придет он к тебе, если другим не велел!

— Непременно должен прийти. Прививка для всех без исключения нужна. Представьте себе, товарищ Намунка, вдруг Никифор заболеет оспой. От него могут заразиться другие. Пускай себе шаманит, а в больницу обязан прийти, — настаивал доктор. — А не придет, оштрафуйте его на сто рублей.

— Ладно, приведу Никифора, — пообещал председатель.

Но шамана и след простыл. Дочь Никифора, Матрена, когда ее спросили, где отец, только руками развела:

— Наверно, ночью в тайгу ушел…

Намунка отправил на поиски шамана Тихона Акунку и Николая Еменку. Они спустились на ульмагде до Третьего кривуна и, причалив к берегу, пошли по охотничьим тропам. Часа два бродили по лесу,