Василий Головнин - Путешествия вокруг света Страница 66

Происшествие сие было следующее.

Гавань в Нагасаки

Через год или через два после Резанова, показалось перед входом в Нагасакскую гавань большое судно под русским флагом. Несколько человек голландцев и японцев, по повелению губернатора, тотчас поехали на оное, где первых всех, кроме одного, задержали, а последних вместе с голландцем отправили назад – сказать, что судно принадлежит англичанам, и как они в войне с голландцами, то всех людей сего народа увезут с собою в плен, если японцы не пришлют к ним известного числа быков и свиней. В ожидании ответа англичане разъезжали на шлюпках по всей гавани и промеривали оную. Между тем оставшиеся на берегу голландцы склонили губернатора на сей выкуп. На судно послали свиней и быков и выменяли за них захваченных голландцев. Губернатор за это лишился жизни, и дано повеление повсюду поступать с англичанами неприятельски.

По случаю же замечания нашего, что голландцы обманывают японцев привозом к ним дурных вещей и продажей оных за дорогую цену, Теске нам сказал, что правительству их все это известно, но оно не хочет переменить прежних своих постановлений и допускает голландцев возить к ним то самое, что возили в начале их торговли с Японией; впрочем, худое ли или хорошее, до этого им нужды нет. При сем рассказал он нам следующий анекдот.

По причине войны с Англией голландцы, не находя средств доставлять в Японию европейские товары, наняли корабли соединенных американских областей{182}, чтоб американцы привезли нужные им вещи в Нагасаки и пришли под голландскими флагами. Товары были уже выгружены на берег, как японцы увидели обман, приметив, что между сими кораблями и их экипажами большая разность с теми, которые посещали их прежде, а более всего возымели они подозрение, видя отменную доброту товаров (которые были английские); но, невзирая на это, правительство приказало все привезенное погрузить опять в те же корабли и выгнать их из порта.

С половины марта губернатор позволил нам ходить прогуливаться по городу и за городом. Водили нас в неделю раза два, часа на четыре, в сопровождении пяти или шести человек солдат императорской службы, содержавших при нас внутреннюю стражу, и трех или четырех солдат княжеских, под распоряжением одного из переводчиков. Кроме этого, так сказать, конвоя, ходили с нами по нескольку человек работников, которые несли чайный прибор, сагу, маты для сидения, а нередко и кушанье, ибо иногда мы обедали в поле. Сверх того, от города назначался полицейский служитель, которого должность состояла в том, чтоб он шел впереди и показывал дорогу.

Японцы водили нас иногда версты за четыре от города на горы и вдоль морского берега. Мы тотчас приметили, что отбиться от них нам нетрудно было бы их же собственным оружием.[113] Но дело состояло в том, куда после деваться, и потому мы решились ожидать случая, не попадется ли нам у берега большая лодка, на которой, отбившись от японцев, могли бы мы уехать. Для этого просили мы их водить нас гулять вдоль берега и запасенную нами провизию всегда таскали с собой. Но Мур, подозревая наше намерение, упрашивал японцев не ходить далеко от города под предлогом, что у него болят ноги.

В последних числах марта переводчики и караульные наши опять начали поговаривать о переводе нас из тюрьмы, и что дело стоит только за некоторыми переправками в назначенном для нас доме.

1 апреля с утра японцы начали переносить наши вещи в дом, а после обеда повели нас в замок и представили буниосу, который в присутствии всех знатнейших чиновников города сказал нам, что теперь переводят нас из тюрьмы в хороший дом, в котором прежде жил японский чиновник, и что содержать нас станут гораздо лучше прежнего, а потому мы должны жить с японцами, как со своими соотечественниками[114] и братьями; с тем нас и отпустил.

Из замка пришли мы прямо в назначенный для нас дом, который находился почти против самых южных ворот крепости, между валом и высоким утесом, под коим расположена средняя часть города. Стоял он посредине обширного двора, окруженного высокой деревянной стеной, с рогатками наверху; двор был разделен пополам также деревянной стеной; одна половина, ближняя к утесу, была назначена для нас; тут стояли три или четыре дерева и несколько пучков тростнику, что, все вместе, японцы называли садом, когда показывали нам прелести нового нашего жилища, а лужу, в одном углу двора бывшую, величали озером;[115] находившейся же в ней куче грязи давали имя острова.

Сообщение с нашего двора, или «сада» (говоря согласно с японцами), на другой двор было посредством небольших ворот, которые всегда были на замке; они отпирались только, когда начальник сангарских войск или их дежурный офицер приходил осматривать наш двор или когда нас водили гулять. По ночам, от захождения до восхождения солнца, каждые полчаса караульные наши ходили дозором и осматривали вокруг всего двора, а с другого двора ворота были на дорогу подле самого вала и запирались только на ночь.

Дом наш, по направлению средней стены, также был разделен пополам деревянного решеткой, так что одна его половина находилась на нашем дворе, а другая на другом. В первой из них были три комнаты, разделявшиеся между собою ширмами, а во второй, за решетками, в одной части содержали караул, при одном офицере, солдаты сангарского князя, которые могли видеть нас сквозь решетку. От них к нам была дверь, но всегда на замке; солдаты были вооружены, кроме саблей и кинжалов, ружьями и стрелами, и офицер их почти беспрестанно сидел у решетки, смотря в наши комнаты.

Сад зажиточного японца

Подле этой караульни, рядом с нею, также за решеткою, находилась небольшая каморка, в которой сидели посменно по два человека императорских солдат, коих настоящая караульня была за каморкою; они также могли видеть все, что у нас делалось; притом от них к нам дверь запиралась только на ночь; но они сначала и ночью приходили к нам по нескольку раз, а днем бывали у нас очень часто.

На нашей половине около дома была галерея, с которой мы могли через стену видеть к югу Сангарский пролив, противоположный берег Японии и мачты судов, стоящих у берега,[116] а в щели стен видели и самые суда и еще одну часть города; к северу же видны были крепость и горы Мацмайские.

Теперь жилище наше во многих отношениях переменилось к лучшему. Мы могли по крайней мере наслаждаться зрением неба, светил небесных и разных земных предметов; также свободно прохаживаться по двору и пользоваться прохладой ветров и чистым, не вонючим воздухом. Этих выгод прежде мы не имели. Сверх того, и пишу стали нам давать, против прежнего, несравненно лучшую. Но все это нас нимало не могло утешать, когда только мы вспоминали о последних словах буниоса. Прежде, бывало, при всяком случае, расставаясь с нами, утешал он нас обещанием ходатайствовать по нашему делу и обнадеживал, что мы будем возвращены в свое отечество, а ныне уже и это перестал говорить, советуя нам почитать японцев своими соотечественниками. Что же это значило, как не то, что мы должны водвориться в Японии, а о России более не помышлять?

Японские чиновники и переводчики наши, по обыкновению своему пришедшие нас поздравлять с переменою нашего состояния, тотчас приметили, что дом не произвел над нами ожиданного ими действия и что мы так же невеселы, как были и прежде, почему и сказали нам: «Мы видим, что перемена вашего состояния не может вас радовать и что вы только и помышляете о возвращении в свое отечество: но как правительство японское ни на что еще в рассуждении вас не решилось, то губернатор нынешним летом по прибытии своем в столицу[117] употребит все средства и зависящие от него способы склонить свое правительство дать вам свободу и отправить в Россию».

О намерении губернатора стараться в нашу пользу Теске говорил нам неоднократно и однажды, рассказывая, как много губернатор нам доброжелательствует и как хорошо он к нам расположен, открыл такое обстоятельство, которое понудило нас уйти непременно до наступления лета. Теске сказал нам, что на днях губернатор получил из столицы повеление, которое он при нем распечатал. Но, прочитав, выронил из рук и в изумлении и печали повесил голову. Когда же он спросил его о причине, губернатор отвечал, что правительство не уважило его представления, коим испрашивал он позволение, буде русские корабли придут к здешним берегам, снестись и объясниться с ними дружески о существующих обстоятельствах; но вместо сего теперь ему предписывается поступать с русскими судами по прежним повелениям, то есть делать им всякий возможный вред и стараться суда жечь, а людей брать в плен, и потому, ожидая прибытия русских в Кунасири, приказано князю Намбускому послать туда большой отряд войск под предводительством знатного военного чиновника, много артиллерии и разных снарядов, а равным образом укрепить и усилить и прочие приморские места.