Фредерик Кук - Мое обретение полюса Страница 66

Расчет местоположения согласно первоначальным полевым записям на 30 марта 1908 г.

Долгота 95°36 . Давление — 3010 (поднялось с 2950 за два часа). Температура -34°. Ветер — 2.МК[118] — Сев. Вост. Облачно, дымка на Весте. Полосы видны на Осте.

Тень — 39 футов (от тентового шеста высотой 6 футов над снежным покровом). Направления магнитные.

В силу невозможности внести правильные поправки на рефракцию я принимал поправку на рефракцию и параллакс равной 9 во всех моих расчетах. Тентовый шест — это планка из дерева гикори, снятая с одних из нарт. Она была 6 футов 6 дюймов высотой, 2 дюйма шириной и 72 дюйма толщиной. Шест был маркирован в футах и дюймах для использования в качестве измерительного средства. Он также служил гребным и рулевым веслом для лодки. Я втыкал шест на 6 дюймов в снег, 6 футов его служили для замеров длины тени. Такие измерения записывались в бланки наблюдений. Я не претендую на абсолютную точность измерений из-за трудностей, которые возникали при определении границ длинных, неясно очерченных теней; однако мои дальнейшие объяснения покажут, что измерения длины тени важны для контроля за всеми наблюдениями солнца, по которым я определял широту и долготу.

Эта новая земля никогда не обозначалась отчетливо. Низкий туман, исходивший, по-видимому, от открытой воды, скрывал очертания берегов. Мы видели только верхние склоны. Отчетливо наблюдались два массива земли. Самый южный мыс южного массива находился по пеленгу один румб от веста к зюйду, однако еще дальше к югу тоже угадывались неясные признаки существования земли. Самый северный мыс того же массива просматривался по пеленгу один румб от веста к норду. Севернее четко обозначался разрыв миль на 15–20, а за ним, за 85-й параллелью, на норд-весте простирался северный массив. Все это побережье, положенное на карту, тянулось вдоль 102-го меридиана приблизительно параллельно нашему маршруту. Временами некоторые признаки указывали на существование двух других островов. Тем не менее мы наблюдали эту землю настолько редко, что так и не смогли определить, состояла ли она из островов или же из обширного цельного массива. Это едва видимое побережье своими характерными горами и долинами напоминало остров Аксель-Хейберг. Я оценил высоту ближайшего побережья примерно в тысячу футов, и мне казалось, что оно покрыто льдами. Я записал на карте название: «Земля Брэдли» — в честь Джона Ар. Брэдли, благодаря щедрости которого стала возможной первая стадия экспедиции. Открытие этой земли в самый нужный момент сыграло роль положительного заряда, который ободрил нас в наших усилиях, сгладив отрицательный эффект, вызванный неделей, насыщенной штормами и всяческими трудностями.

Хотя я смотрел на эту землю с любопытством и вожделением, все же полюс оставался для меня вершиной моего честолюбия. Мои «мальчики» не были, как я, помешаны на полюсе, но я сказал им, что на обратном пути мы, возможно, наведаемся на эту землю. Больше мы ее никогда не видели. Эта земля послужила для нас удобной вехой, так как начиная с того времени мы отсчитывали от нее пройденное расстояние. Хорошее полуденное наблюдение показало, что мы находимся на широте 84°50 и долготе 95°36 . Мы преодолели вторую сотню миль от Свартенвога. До зовущей меня таинственной цели оставалось еще около 300 миль.

17 За пределами распространения жизни

Второе дыхание. Земля Брэдли остается позади. Каким был мир до сотворения человека. Гримасы полуночного солнца. Наши страдания. Невероятные усилия — и еще одна сотня миль позади

31марта, днем, новая земля скрылась в тумане, и как мы ни пытались ее разглядеть на западе, так ничего и не увидели.[119] День за днем, прилагая отчаянные усилия, мы пробивались на север. Сильные ветры, изломанный, неровный лед увеличивали наши трудности. Несколько дней мы продвигались медленно, но в промежутках между штормами, которые бушевали через каждые сутки, нам все же кое-что удалось. Когда на короткое время наступало леденящее душу безмолвие природы, в небе разворачивали свои фантастические картины миражи.

Они словно развлекали нас. Утесы и горные вершины со странными очертаниями, опрокинутые ледяные стены представали перед нами в самой разнообразной расцветке. Нередко нам казалось, что мы снова открываем новую землю, однако при ясной погоде обнаруживали, что обманывались.

Мальчики верили, что «знамения» были признаками реальной земли. Я неутомимо поддерживал в них эту убежденность, так как она не позволяла им впадать в панику перед неизведанным.

3 апреля стрелка барометра оставалась неподвижной, а температура упала. Погода стала устойчивой и довольно ясной, горизонт очистился от дымящихся испарений, и паковый лед засверкал. Теперь в полдень нас окружало ослепительное сияние, а по ночам солнце целовало замерзшее море, спрятавшись за мышиного цвета экраном из облаков и тумана. Небо над нашими головами вспыхивало красками, характерными для приближающихся радостных «двойных» дней.

По мере нашего удаления от Земли Брэдли и продвижения на север подвижка пакового льда, вызванная близостью земли, прекратилась.[120] Поля стали крупнее и причиняли меньше хлопот. Погода улучшилась, температура колебалась от —20° до —50°. Стрелка барометра поднялась и оставалась устойчивой. Днем небо прояснилось, играя красками с большей силой, однако по ночам низкий туман часто заслонял это великолепие, которое сопутствовало погружению солнца за горизонт. Собаки с лаем рвались вперед, и мы быстро продвигались, однако необходимость постоянно волочить нарты и монотонность работы снижали в нас интерес к жизни.

Ледяная пустыня, которая не давала пищи мыслям, выглядела устрашающей. Ничто не изменялось вокруг нас, отодвигался только горизонт. Твердый, надежный ледяной покров, по которому мы шли, постоянно дрейфовал на восток, а вместе с ним дрейфовали и мы.

В конце дневного перехода мы нередко так уставали, что даже не пытались строить иглу; мы попросту располагались с подветренной стороны тороса. Мое натруженное тело молило о сне, однако мозг запрещал смыкать глаза. Мои ребята обладали тем преимуществом, что имели право уснуть. Я завидовал им. Всякий, кому доводилось страдать от бессонницы, когда сон становится невозможным, сможет хоть в какой-то степени представить себе мое состояние. Достичь цели путешествия — эта мысль преследовала меня словно призрак во время моего вечного бдения.

Пока я лежал без сна, мучительно пытаясь уговорить себя вздремнуть, мой мозг работал словно шестерни какого-то механизма. Мои мысли в каком-то головокружительном коловращении возвращались к событиям прошедших дней. Я снова и снова форсировал Большую полынью, барахтался в ледяной воде. Какие только опасности ни обретали форму в моих мыслях, пугая меня. Вместо сна мной овладевал бред, полный страстей и волнений.