Евгений Спангенберг - Заповедными тропами Страница 66

В стороне, побеспокоенный собаками, вылетает фазан. Он тревожно вскрикивает, хлопает крыльями, поднимается по крутой линии над высокими камышами и затем, вытянув длинный хвост, спешит подальше убраться от беспокойного места. Вторя ему: «Кох, кох!» — отзываются другие фазаны в туманной дали раннего утра. Вот где-то завыла заблудившаяся молодая собака, затем виновато взвизгнула и замолчала. Это ее хватила за нарушение тишины и порядка более опытная и бывалая собака.

Не спеша, осторожно мы идем вперед к виднеющимся высоким желтым зарослям, чутко прислушиваемся к неясным шорохам и шелесту тростниковых стеблей. Сколько во всем этом нервного напряжения, своеобразной прелести, как много теряют в своей жизни те люди, кому не пришлось испытать подобных ощущений!

Но вот где-то далеко отрывисто взлаивает собака. Мы останавливаемся и ждем, что будет дальше. Лай не вполне надежный — в нем звучит неуверенность: не ошибка ли это? Но в этот момент собака взлаивает вторично — громче, азартнее. Еще мгновение, и присоединяется другой голос, затем третий. Собаки лают в одном и том же месте. Мимо нас стремительно проносится пестрый Шарик. В стороне мелькает наш знакомец Куцый. Все спешат к месту, где с азартом и ожесточением лают собаки. А лай усиливается, нарастает, к нему присоединяются все новые и новые голоса, то злобные и настойчивые, то с нотками страха. Порой одна из собак взвизгивает, лай обрывается, чтобы в следующую секунду закипеть с новой силой. По этим звукам нам становится ясно, что собаки остановили кабана-секача, и мы срываемся с места и, не чувствуя под собой ног, спешим им на помощь. Вот уже собаки совсем близко: то на одном месте, то бурно перемещаясь на новый участок, варом кипит ожесточенная свора.

Перед нами небольшая полянка, едва заросшая редкими низкими камышами и изрытая кабаньими копками. По сторонам сплошной стеной поднимается высокий желтый тростник. Резко выделяясь на общем фоне, в центре полянки стоит крупный кабан-секач. Его щетина на хребте поднялась дыбом, маленькие глазки налились кровью, челюсть скошена в сторону. Он смело отбивается от многочисленных врагов, то круто поворачиваясь на одном месте, то бросаясь вперед и пытаясь ударить собаку клыком. Но собаки пока не спешат, активному натиску еще не настало время. Сейчас, окружив зверя со всех сторон и раздражая его отдельными укусами и лаем, свора держит кабана на месте, заставляет его кидаться из стороны в сторону, выматывает из него силы.

Появление человека изменяет положение вещей. Кабан стремительно кидается в заросли, его по пятам преследует вся свора. Под напором живой лавины с треском валится стена тростника, бьются в воздухе отдельные опущенные верхушки стеблей. Не отставая, собаки с ожесточением ломятся вперед сквозь сплошную чащу и, пробившись наконец на ближайшую полянку, вновь окружают и держат на одном месте раздраженного зверя. Доведенный до бешенства, кабан с яростью кидается на своих врагов, но собаки как горох рассыпаются в стороны. В тот же момент находящиеся позади собаки хватают кабана за задние ноги, заставляя его повернуться в противоположном направлении.

Почти одновременно гремят два выстрела. Подбодренная этим, вся стая в неудержимом порыве бросается вперед, всаживает свои клыки в тело врага, виснет на его ушах и наконец валит на землю. Это самый опасный момент. Сила смертельно раненного животного еще велика. Дорого продавая свою жизнь, он успевает нанести страшные удары своими клыками.

Охота закончена. Настает время подсчитать потери. На рваные поверхностные раны у собак мало обращают внимания. Их залижут сами собаки — все заживет на выносливой собачьей шкуре.

Но вот одна из молодых собак, качаясь из стороны в сторону, делает несколько шагов и, обессилев, ложится на бок. Высунув язык и раскрыв пасть, она дышит быстро-быстро. На груди у нее маленькая, но, вероятно, глубокая ранка. Из нее, едва просачиваясь сквозь густую шерсть, течет тоненькая струйка крови. Проходит короткий промежуток времени, и собака становится неподвижной. Оскаленные зубы, стеклянные глаза заставляют сторониться других членов своры.

Так, то в бездействии, то в опасной охоте, протекает жизнь собак острова Иринбет. Время от времени смерть вырывает из собачьей стаи тех ее членов, которые не обладают силой, быстрой сообразительностью и ловкостью. Эти качества многим собакам обеспечивают долгое существование. Вот и становится понятным, почему все собаки относятся с уважением к нашему знакомцу Черному: ведь не случайно при его отчаянной смелости он сумел дожить до глубокой старости.

— Ветер будет, — сказал как-то вечером мой хозяин, всматриваясь в багровый закат солнца, над которым узкой темной полоской нависли тучи.

На Сырдарье погода портится в летнее время очень редко, и на слова Петра никто не обратил серьезного внимания. Горизонт погас, и кратковременные сумерки сменились ночью. Под редкими порывами ветра предупреждающе зашуршали сухой листвой тростниковые заросли. Где-то далеко поблескивала молния. «Будет гроза, освежающий дождь», — мечтал я, засыпая в своей палатке.

Глубокой ночью все мы проснулись одновременно и, как по команде, выбрались наружу — да в палатках и невозможно было оставаться. С невероятной силой завывал ветер. Под его натиском с треском ломались камышовые заросли. Проливной дождь лил в лицо. Поминутно темноту прорезали молнии, сопровождаемые грохотом.

Но не это поразило нас.

К обычным звукам сильной ночной грозы примешивались иные могучие звуки. Они были настолько сильны и неожиданны, что могли поразить даже привычного человека. На острове творилось что-то непонятное. Из конца в конец его перекатывалась какая-то клокочущая, воющая живая лавина. Она переворачивала все на своем пути. Озверелый разноголосый лай собак, рычание, визг, топот, треск ломающегося тростника, звон какой-то падающей жестяной посуды — все это смешивалось со свистом ветра, громовыми ударами, шумом воды и превращалось в сплошной дикий хаос. В чем дело, что случилось? На всякий случай в темноте я кинулся к навесу — там висело мое ружье. Но не успел я сделать и десятка шагов, как был сбит с ног собаками. Вскочив, я снова побежал дальше. В этот момент, прорезав темноту, грянул один, второй выстрел, затем еще два. Это стреляли, чтобы подбодрить собак. В ответ на выстрелы лай, визг, отчаянная грызня усилились — собаки с ожесточением рвали неизвестного врага. Еще несколько секунд — и вся клокочущая лавина переместилась в камыши, которые трещали под натиском животных.

— Ату его, ату! — кричал Петр, стреляя в воздух еще и еще.