Сергей Кулик - Черный феникс. Африканское сафари Страница 69

В хижине Мпунгу мы долго рассматривали приготовленные для отправки в Мапуту деревянные фигурки женщин-партизанок, на голове у которых вместо традиционного кувшина с водой были снаряды, стариков с ружьями, девушек с книгами, солдат с мотыгами. Его сосед — Мтинду осваивал новый для местных мастеров вид резьбы — барельеф на слегка выпуклой доске, с огромным трудом выпиленной из ствола мпинго. На доске крупным планом были изображены счастливые, улыбающиеся люди — представители народов Мозамбика — в своих национальных одеждах. Пульс жизни, ритмы танца угадывались за этими изображениями.

…Быстро пролетело время, настал день отъезда из деревни. До Муэды вместе со мной попросился доехать Мпагуа: у учителя были какие-то дела в райцентре. Несколько раз останавливаясь по пути в селениях, мы в каждом из них видели поглощенных работой резчиков, дивились обилию скульптур, рождающихся под пологом миамбо.

— Я не думаю, что преувеличу, если скажу: за последние годы искусство скульпторов стало главным и самым ярким проявлением духовной жизни моего народа, — как бы размышляя вслух, сказал Мпагуа. — Да и сам резчик по дереву стал одной из центральных фигур деревни, человеком наиболее уважаемым. И это вовсе не оттого, что его труд приносит общине немалый доход. Главное в том, что его глазами, его руками соплеменники получают возможность выразить свое видение мира, рассказать об этом другим. Социальный авторитет настоящих, творчески работающих мастеров сейчас у маконде необычайно высок. Люди начинают понимать, что именно по их искусству судят о маконде во всем мире.

Мне было интересно выяснить мнение Мпагуа, в чем он, как представитель нарождающейся национальной интеллигенции маконде, видит причины тех очевидных и с каждым годом все усиливающихся различий, которые отличают искусство танзанийских и мозамбикских маконде. Откуда этот взрыв «любовной тематики» резчиков в предместьях Дар-эс-Салама? И почему западные исследователи искусства маконде порою не без внешнего основания находят в их творчестве то «реминисценции Босха», то отголоски влияния современного экспрессионизма и натурализма.

— Знаете, для меня ответ на этот вопрос однозначен, — говорит учитель. — Я уверен, что резчики, которые работают в глубинке танзанийского плато Маконде, режут примерно то же и так же, как на плато Муэда. Здесь, в родной атмосфере, на земле праматери, никто не отваживается создавать те эротические композиции, которые за бешеные деньги продаются в восточноафриканских столицах. Вдали же от родных мест некоторые резчики, освободившись от духовного контроля соплеменников, могут соблазниться заработать на создании скабрезных изображений шитани. Однако ничего общего с традицией маконде, кроме формы, эти скульптуры не имеют. Многие их создатели говорили мне, что «любовная тематика» была подсказана им оптовиками, владельцами крупных магазинов, наживающимися на дискредитации нашего народного искусства. Зачастую резчику подсовывают эскиз, сделанный в Копенгагене или Риме, а его воплощение в мпинго выдают за нечто оригинальное…

Путешествие из прошлого

Я — Африка.Я построил Тамбукту и Карнак,Я построил храмы Изиды и Озириса,Я дал Азбуку и Астрономию,Я смеялся с вершины пирамидНад легионами цезарей.Из ночи моей полуночиВышли зулусские хижины,Вигвамы и храмы бушменов,Династии Рамзесов и Птолемеев,Дворцы их и храмы.

Цивилизации былого: единство в многообразии

Глава тридцать вторая

Познакомьтесь: самая гигантская в мире монолитная стела из известных со времен древности. — Библейские легенды и исторические реалии о «соломонидах» на аксумском троне. — Хабашат и геэз — это не пришлые арийцы, а аборигены Пунта и Айтьопии. — Не правильнее ли «страну опаленных лиц» называть «страной ароматов»? — Дерево босвеллия побуждает сабейцев пересечь Красное море. — Кресты в базальтовой тверди основания стел

— Наши предки умели плавить камень, — без тени сомнения заявил курчавый паренек, напросившийся сопровождать меня по пыльным улочкам древнего Аксума. — Они разливали его в длинные глиняные формы, а когда камень остывал, обтесывали, полировали и превращали в гигантские стелы.

— Эти стелы делали люди-циклопы, которые населяли Эфиопское нагорье задолго до того, как здесь появились наши прародители, — подслушал я через несколько дней объяснения другого «чичероне» солидному господину, обвешанному киноаппаратурой. — Великаны вырубали их из скал неподалеку от города и на плечах переносили на эту площадь.

Что можем мы, просвещенные люди XX века, возразить этим полуграмотным мальчишкам, законно гордящимся великим прошлым своего народа и пытающимся найти объяснение появлению загадочных аксумских стел — хаулти — в легендах и преданиях? Пожалуй, лишь то, что люди-циклопы никогда не жили на Земле, а ее древние обитатели обычного роста не могли уметь плавить камень. Очень многое о прошлом Аксума остается под вопросом для целой отрасли востоковедения — аксумологии.

Один из центральных ее вопросов — происхождение и назначение огромных величественных колонн-обелисков из цельных глыб голубого базальта. Часть из них возвышается на центральной площади Аксума, в Парке стел, другие лежат, поверженные временем, вдоль дороги, уходящей в глубь древней эфиопской земли. Высота самой большой, сохранившейся до наших дней, но уже покоящейся на земле стелы — почти тридцать пять метров. Это — самая гигантская монолитная стела из известных со времен древности. Наибольшая высота стоящих стел — двадцать четыре метра. Более двухсот не похожих друг на друга базальтовых монолитов поражают то своей изысканной стройностью, идеально полированной или украшенной поверхностью, то, наоборот, первозданностью грубых форм. Но в любом случае это — результат поистине титанического труда целого народа. Труда, растянувшегося на многие десятилетия, если учесть уровень развития техники в то время, когда они создавались.

— А в какое время?

Цегай Гебейбеху, самый уважаемый в Аксуме дабтара — носитель традиционной эфиопской образованности, улыбнулся на мой вопрос и зажег свечу. В неестественной тишине каменного подземелья, созданного руками древних строителей у подножия одной из стел, его гулкий бас звучал таинственно и величественно.