Генри Хаггард - Она Страница 69

Все происходящее было настолько необычным и нереальным, что заглушило чувство естественного страха, но и по сей день мне часто видится во сне эта пропасть, и каждый раз я просыпаюсь в холодном поту, так ужасно это видение.

— Вперед! Вперед! — торопила нас белая фигура: после того как ветер унес мантию, Она осталась в белом одеянии и походила скорее на дух, оседлавший ветер, чем на земную женщину. — Вперед, вперед, или вы упадете и разобьетесь. Смотрите себе под ноги и крепко держитесь за скалу.

Повинуясь ей, мы медленно ползли по шаткой каменной шпоре, которая вибрировала под порывами громко взвизгивающего, рыдающего ветра, как камертон. А мы все ползли и ползли, оглядываясь лишь в случае крайней необходимости, пока наконец не добрались до каменной плиты чуть больше обеденного стола в самом конце шпоры; она вся дрожала, словно мчащийся на всех парах пароход. Мы трое лежали на животах, тревожно озираясь вокруг, тогда как Айша стояла, спокойно выдерживая напор ветра, который развевал ее длинные волосы; она как будто даже не замечала зияющей под нами страшной бездны; рука ее была протянута вперед. Только тогда мы наконец поняли, зачем нужна доска, которую с моей помощью тащил Джоб. Перед нами была пустота; по другую ее сторону, в густой тени противоположного утеса что-то виднелось, но что именно — мы не могли различить; темно было как ночью.

— Надо подождать, — сказала Айша. — Скоро посветлеет.

Сначала я не понял, что она имеет в виду? Каким образом свет может проникнуть в это проклятое место? Пока я терялся в догадках, поистине стигийскую мглу, точно огненный меч, прорезал луч заходящего солнца, озарив фигуру Айши, которая засверкала в неземном великолепии. Как описать необыкновенную, дикую красоту этого огненного меча, который рассекал тьму и похожие на венки клубы тумана. Я до сих пор не знаю, как он туда проник, разве что через какую-нибудь трещину или отверстие в противоположном утесе, и при том в определенное время, на закате. Могу только сказать, что никогда не видел более поразительного эффекта. Огненный меч пронзил самое сердце темноты; все, что лежало на его пути, вплоть до малейших камешков, высвечивалось с необыкновенной яркостью, тогда как в нескольких ярдах от края его лезвия не было видно ничего, кроме скопления теней.

Этого луча света, очевидно, Она и ждала, к его появлению и приурочила наше прибытие, зная, что все это с неизменной точностью повторяется изо дня в день, в течение тысячелетий: только тогда мы смогли наконец рассмотреть, что перед нами. В одиннадцати-двенадцати футах от конца каменного языка, где мы находились, откуда-то из самой глубины бездны острием вверх поднимался каменный конус, похожий на сахарную голову; его ближайшая часть отстояла от нас на сорок футов. Однако на круглой кольцевидной вершине этого конуса лежала огромная плита, что-то вроде ледникового валуна, — возможно, это и был валун; конец этой плиты находился футах в двенадцати от нас. Гигантский камень балансировал на краю конуса или маленького кратера, как полукрона на краю бокала; в ярком свете луча мы видели, как она покачивается под порывами ветра.

— Быстро! — поторопила Айша. — Кладите доску — мы должны перейти через пропасть, пока свет не погас. У нас очень мало времени.

— Господи! — простонал Джоб. — Неужто она хочет, чтобы мы перешли на ту сторону? — И по моему знаку он подтолкнул ко мне длинную доску.

— Да, Джоб, да! — выкрикнул я с нарочитой бодростью, хотя и мне отнюдь не улыбалась мысль идти по доске через пропасть.

Я передал доску Айше, она быстро перекинула ее от мыска дрожащей каменной шпоры к шатающейся плите. Затем, придавив доску ногой, чтобы ее не унесло ветром, она повернулась ко мне.

— За то время, что я здесь не была, О Холли, — крикнула она, — эта каменная плита на той стороне стала раскачиваться еще сильнее; я не уверена, что она выдержит наш вес. Со мной ничего не может случиться, поэтому я пойду первая. — И не говоря больше ни слова, она легко и уверенно перешла через шаткий мостик.

— Ничего страшного, — крикнула она. — Держите доску, а я отойду на другую сторону плиты, чтобы ваш вес не нарушил равновесие. Иди же, Холли, свет скоро потухнет.

Я поднялся на колени, впервые в жизни мне стало дурно; без всякого стыда признаюсь, что у меня не хватало решимости.

— Неужто ты боишься? — крикнуло это странное существо, пользуясь коротким затишьем. — Она походила на птицу, раскачивающуюся на высокой ветке. — Тогда пропусти вперед Калликрата.

Это положило конец моей нерешимости: лучше свалиться в пропасть и разбиться, чем терпеть насмешки такой женщины; стиснув зубы, я двинулся по узкой, прогибающейся доске над зияющей пустотой. Я всегда плохо переносил высоту, но еще никогда не оказывался в столь ужасном положении. Какое это отвратительное до тошноты ощущение — идти по прогибающейся доске, которая лежит на двух неустойчивых опорах. Голова у меня кружилась, по спине ползали мурашки, я был уверен, что вот-вот упаду: каков же был мой восторг, когда я наконец простерся на каменной плите, которая покачивалась, как лодка на волнах. Помню только, что я коротко, но от всего сердца возблагодарил божий промысел за свое чудесное спасение.

Настала очередь Лео и, хотя вид у него был немного странноватый, он перешел через пропасть с ловкостью канатоходца. Айша протянула ему руку и сказала:

— Молодец, мой возлюбленный; ты смелый человек! В тебе еще жив старый греческий дух!

На той стороне пропасти оставался лишь старый Джоб. Он подполз к доске и завопил:

— Я не могу пройти через эту проклятую пропасть, сэр. Обязательно свалюсь.

— Ты должен перейти, — ответил я неуместно шутливым тоном, — должен перейти, это так же просто, как поймать муху. — Я, вероятно, употребил это выражение, чтобы успокоить свою совесть, на самом же деле я не знаю ничего более трудного, чем поймать муху, особенно в жаркую погоду, кроме разве что поимки москита.

— Не могу, сэр, не могу.

— Пусть он идет, — сказала Айша. — Если он останется, то все равно погибнет. Свет уже гаснет. Сейчас станет темно.

Она была права. Солнце уже опускалось ниже отверстия или расщелины, сквозь которую пробивался его луч.

— Если ты останешься там, Джоб, ты погибнешь, — крикнул я. — Уже темнеет.

— Иди, Джоб, будь мужчиной! — проревел Лео. — Это нетрудно.

Вняв нашим настояниям, несчастный Джоб с ужасающим воплем распластался по доске; не смея идти, стоя во весь рост, он свесил ноги в пустоту и стал подтягиваться все вперед и вперед; впрочем, кто решится осудить его за это?