Леонид Репин - Параметры риска Страница 7

Какое там! Не идет, даже не шевелится. С таким же успехом можно пытаться сдвинуть груженый самосвал. Теоретически это, конечно, возможно, но поди, попробуй…

Стали у меня потихоньку пробуждаться остальные чувства. Осязание, как вы понимаете, уже функционировало. Только нам привычней, что оно идет через пальцы, а тут — через затылок! Следом — слух прорезался: слышу, ветер в растяжках не свистит даже, а воет, как метель в трубе. И плот вниз падает — чисто скоростной лифт, аж внутри все холодком наполняется.

Темень — кромешная. Только фонари керосиновые на мачте из стороны в сторону мотаются, гоняют пятна света по плоту. А в мешке тепло: от Сергея, как от печки, пышет. Можно, думаю, пяток минуток полежать, пока в себя приду. Ведь если что и могло — давно б случилось!

Но по-настоящему я оценил, ситуацию, только когда поднялся. К ветру повернулся — меня сразу из капюшона штормовки вынуло. Такое впечатление, что сейчас волосы мои, как пух из одуванчика, повыдергает…

Внезапно я услышал быстро приближающийся гул: очень это напоминало рев двигателей стартующего реактивного самолета. "Вот те раз, — думаю. — Откуда здесь самолету взяться?" Но тут корму плота рвануло вверх и из темноты выступил пенный клокочущий гребень. Навис сверху, будто замер на мгновение перед прыжком.

Это страшно и неожиданно: вдруг из темноты выдвигается полутораметровый водяной вал! Кажется, я закричал, потому что, резко откинув спальник, приподнялся Сергей, зашарил рукой, разыскивая свои очки. Затем меня упруго ударило, потащило по настилу, припечатало головой к мачте. "Опять затылком!" — успел расстроиться я.

Гребень схлынул. Что потом было — убей, не помню. Две, а может, три минуты у меня в памяти напрочь стерлись. Зато, как на фотографии, вижу: Сергей с Женькой, в настил коленями упираясь, пытаются втянуть на плот свесившийся наполовину в воду мешок с вещами. А эта кишка с барахлом весит не меньше их, да еще с дальнего конца водой заполнилась. Скорее она их в воду утянет, чем они ее на плот вернут…

Женька орет:

— Андрей! Сюда! Вещи уходят!

А я вдруг вижу, что руль из стороны в сторону свободно ходит и канат, фиксировавший его в положении автопилота, болтается на румпеле, разорванный в двух] местах. А волна идет — сумасшедшая! И если нас к ней бортом развернет, то поминай, как звали…

Рванулся к рулю, а самому кажется, что ползу по плоту, улитка преклонного возраста, страдающая одышкой. Будто за ноги меня кто держит. «Ползу» я так, а в: голове мысль лихорадочно бьется: успею или не успею, кто первым — я или волна?

К рулю я все же успел. Вцепился в румпель что было сил, ногами в настил уперся, а сам — как загипнотизированный: на волну гляжу. И таким в сравнении с ней наш плот показался мне хрупким, таким невозможно маленьким… Но тут же ударило, сорвало очки, хлынуло в глаза, рот, нос, сбило ноги с настила. Так я и повис на руле, дрыгая ногами, словно флажок под ветром…

Штормит уже почти 10 часов. Волны приходят через каждые 15–20 секунд. Под плотом разверзается пропасть. Он кренится, скользит вниз. Быстрее, еще быстрее. Потом падает неудержимо и вдруг замирает между двумя волнами — той, которая ушла, и той, которая приближается.

Представьте себе, что вы стоите в 60–70 метрах от] четырехэтажного здания. Вы — со своими 180 сантиметрами — перед отвесной десятиметровой стеной: чтобы увидеть ее верх, вам надо запрокидывать голову.

А теперь представьте, что эта стена несется на вас со скоростью 60 километров в час. Только вместо перил ограждения ее венчает полутораметровый гребень.

Плот стремительно взлетает вверх, кренясь, словно вагончик на американских горках. Спасает его только то, что он легок как пробка, и весь тот страшный удар, который обрушивается на низкосидящие в воде судна, здесь пропадает впустую. Плот не противостоит удару, а уклоняется от него, получая только легкие соскальзывающие толчки.

Ветер, скорость которого к этому времени достигала в порывах 130 километров в час, разбойно воет в такелаже, треплет капюшон штормовки. Мелкая водяная пыль, срываемая с гребней, стелется над водой, хлещет по глазам, лицу, рукам.

Уже через несколько минут меня начинает пробирать холод. Я сильнее затягиваю ремешки спасжилета, обматываю ноги куском полиэтилена. Не помогает. Я вытягиваю из ножен пристегнутый к бедру нож, пробиваю в жестяной банке два отверстия, слизываю выползшую сладкую массу.

Сгущенки мне не хочется совершенно — от одного ее вида подташнивает, но сахар организму необходим. Сахар — это энергия, а энергия — это тепло.

Плот идет пока на автопилоте. Вмешательство требуется только тогда, когда надвигается особо опасная волна. Такие приходят раз в 10–15 минут. Я уже научился распознавать их…

Вон та, с огромным буруном — на нее даже смотреть жутко, но я знаю: она не причинит вреда. Гребень опадет раньше, чем волна достигнет нас. Следующая опасней. Но от нее можно попытаться увернуться.

Я сильно наваливаюсь на румпель и с удовлетворением чувствую, что плот слушается руля: круто развернувшись, он быстро скользит вбок. У меня есть еще несколько секунд. Теперь пора! Я выравниваю плот, ставлю его кормой к волне. С ревом гребень обрушивается в пяти метрах левее.

Можно продолжать «обед». Я запрокидываю голову и, кося глазом на море, сосу сгущенку. И тут вижу такую волну… Внимание — я быстро сую банку в карман.

Она еще пока голая, «наша» волна. Но ветер уже нагоняет ей гребень, взбивает холку, и именно в этот момент нас подводит под ее основание. Отвести плот в сторону не успеваю — волна растянулась на добрых 80 метров.

— Берегись! — кричу я, чтобы Женька и Сергей успели приготовиться к удару. А сам упираюсь плечом в румпель, хватаюсь руками за кормовые трубы. Если этого не сделать, может порвать канат автопилота и даже сломать руль. В данном случае я сыграю роль амортизатора.

Вершина волны рядом. Я закрываю глаза. Корму дергает вверх. Вдавливается в плечо румпель. До боли вытягивает руки.

Схлынуло! Словно потягивающийся кот, волна скидывает плот со своего хребта.

Я перевожу дух. Сквозь дыры карманов штормовки хлещет вода. Сапоги также полнехоньки. Вот теперь будет по-настоящему холодно… Ветер пробивает двойной брезент штормовки, добирается до мокрого тела. Меня начинает сотрясать дрожь.

Я энергично двигаю плечами, шевелю пальцами ног. Минут через 10 согреваюсь и с удивлением обнаруживаю, что капюшон и плечи уже высохли. Вот это ветер!

Когда плот вскидывает на очередную волну, далеко вижу то, что принято называть девятым валом. Ого… Я инстинктивно бросаю взгляд в сторону восьмилитровой канистры, гигантским поплавком прыгающей в 30 метрах за кормой. К ней тянется толстый шнур, привязанный для предосторожности на случай, если кого-то смоет за борт. Ведь вернуться назад, а тем более догнать плот вплавь при таком ветре невозможно. Одна надежда — уцепиться за страховочный фал, тянущийся за плотом.