Виктор Трубников - Три года в Кувейте Страница 78

Наконец настает день тренировок в пустыне. Хозяин водружает сокола на покрытое кожаной перчаткой правое или левое предплечье, надевает ему на голову колпачок и едет туда, где много дроф. Последние любят местность, покрытую низкорослым кустарником или травой. В предполагаемом месте их нахождения с головы сокола снимают колпачок и выстрелами из ружья или окриками поднимают дичь, а затем пускают по ее следу сокола. Хищник в воздухе настигает свою жертву, сбивает ее, хватает своими мощными когтями и прижимает к земле, а подоспевший на автомашине хозяин, опять-таки прикрывая от сокола дрофу подолом дишдаши, пересаживает его к себе на предплечье, забирает дичь и дает ему кусочек мяса. После нескольких таких полевых занятий сокол к охоте считается готовым.

Обычно полный курс дрессировки взрослого сокола требует 20–30 дней, после чего сокол привязывается к своему хозяину и прилетает на его зов издалека. Другие хищные птицы, такие, как ястребы и орлы, подобной дрессировке не поддаются.

Обычно на охоту собиралась группа в несколько человек. Ехали на двух-трех джипах. Охотиться в пустыне в одиночку опасно: случись что-нибудь — пропадешь. Помощи ждать неоткуда. Худшая из неожиданностей — это укус ядовитой змеи, которых в глубинных районах пустыни особенно много. «Хам» — черная кобра. Так назвали кувейтцы наиболее опасную из них, достигающую значительных размеров. «Ханич» — обыкновенная кобра, чуть меньшая по размерам и уступающая черной кобре по коварству.

Я спросил у знакомых охотников, как же бедуины живут в пустыне в открытых тентах-палатках. Ведь у них детишки и пр. Они сообщили мне любопытную новость. Оказывается, змеи не переносят запаха баранины и овчины и к жилищу не приближаются. Одной-двух расстеленных или развешанных овечьих шкур или невымытого котла, в котором варилась баранина, оказывается достаточным, чтобы обезопасить себя от соседства со змеей.

Однако в пустыне встречаются не только змеи. Не менее опасны и укусы тарантула, скорпиона или фаланги. Поэтому во время охоты из автомашин выходят в исключительных случаях и с большой предосторожностью.

Отправляясь на охоту, мы выехали в становище бедуинов во второй половине дня, рассчитав время так, чтобы засветло добраться до места. Из Эль-Кувейта мы отправились в путь в юго-западном направлении по дороге, ведущей в нефтеносный район Минагиш, и миновали богатый подземной водой район Эс-Сулабийя. Проехав еще 25–30 км, мы повернули на запад, на дорогу, ведущую в пустынный район, расположенный между Умм-эр-Руш и Эн-Ниаим, и благополучно добрались до становища, где жили родственники одного из членов нашей группы. Плотно поужинав бараниной с рисом и фруктами — завтрак не предвидился — мы рано легли спать. Из чисто санитарно-гигиенических соображений я устроился спать в кабине машины. Подъем был назначен на три утра.

Поднявшись затемно и разместившись на двух автомашинах, мы при свете фар двинулись прямо на юго-запад, по направлению к границе с Саудовской Аравией. Когда начало светать, мы добрались до места охоты. Фары были выключены, и каждый из охотников занял в джипе удобную позицию: кто сидел на спинках сидений, кто на капоте, а кто сзади на багажнике. Наши обязанности были распределены следующим образом: каждому из стреляющих (нас было трое) был дан определенный сектор обстрела, а сокольникам (их было тоже трое) — строго определенное направление, по которому они могли пустить сокола в погоню за поднятой дичью. Короче говоря, получалось так, что один стреляющий и один сокольник били и травили дичь, поднявшуюся справа от идущей автомашины, и только в этом направлении, вторая пара — по ходу джипа, а третья — слева от него.

Такое строгое распределение обязанностей каждого из нас исключало возможность размахивания в порыве охотничьего азарта заряженными ружьями перед лицом соседа, что могло привести к весьма нежелательным последствиям: возможности ранить кого-нибудь из охотников или подбить вместо дрофы с таким трудом пойманного и выдрессированного сокола. При этом, видимо, был мудро учтен и мой опыт, а вернее, полное отсутствие такового.

Охота показала, что принятые охотниками меры безопасности оказались не напрасными. Ранить я никого не ранил, но убить сокола я все же попытался. Дело в том, что в пылу охоты я упустил момент, когда очередного сокола пустили вдогонку поднявшейся дрофе. Это случилось уже в конце охоты, когда все изрядно устали, а внимание и бдительность притупились. Стрелял я по соколу, приняв его за дрофу, из двух стволов, дуплетом, с явным намерением убить его. И то, что я не лишил его жизни, было простой случайностью. Птица оказалась проворнее меня. Услышав шелест дроби после первого выстрела, пущенного выше сокола, он, ошалев от испуга и неожиданности, камнем бросился вниз, и мой второй заряд был выпущен уже в пустое пространство, туда, где мгновенье тому назад находился сокол. Все это сбило с толку сокола, и он, обескураженный, прекратил преследовать свою добычу, а охотники принялись за меня. И они были правы. Оказывается, я нарушил основную заповедь соколиной охоты. Если на поднятую дичь пущен сокол, стрелять по ней нельзя.

Мой проступок сначала был встречен гробовым молчанием. Все насторожились. Мол, с ним нужно держать ухо востро. Гляди в оба, а то, неровен час, подстрелит и человека! Потом один из охотников повел рассказ, который мне перевели уже позже и смысл которого сводился к необходимости уметь отличать верблюда от лани, сокола от дрофы и т. д. Было время, когда, продолжал он, за подобные проступки охотника в наказание оставляли на сутки одного в пустыне. При этом он угрожающе посматривал в мою сторону. Оказывается, я стрелял по его соколу. Как мне объяснили потом, стрелять по летящим дрофам можно лишь в том случае, если они взлетают вблизи от движущейся с небольшой скоростью автомашины (это гарантирует хорошее попадание в них) или если одновременно поднялось несколько птиц, уходящих в разные стороны, а сокол пущен только по следу одной из них.

Настрелялись мы в тот день вволю, но взяли только зайца «арнаб» да двух дроф — крупных жирных самцов, которых во время последнего вечернего привала разделали, испекли на костре и съели. Везти их в город в качестве охотничьих трофеев, как это ни было для нас — и особенно для меня — заманчиво, представлялось неразумным: по дороге дичь бы протухла. Но одно крыло от птицы в качестве сувенира я все же сохранил как память об охоте в пустыне. Небольшого же зайца, по которому стреляли двое охотников, пришлось выбросить, так как мясо его протухло и оказалось несъедобным.

Более чем за десять часов непрерывной охоты мы исколесили два больших пустынных западных района Кувейта — Эд-Дибдиба, вблизи Саудовской Аравии, и Шаккат, вблизи Ирака. Граница в упомянутых зонах не была маркирована и почти не охранялась. В связи с трудностью подвоза в эти места продовольствия и воды и очень тяжелыми климатическими условиями, особенно в летнее время, стационарных военных пограничных постов здесь почти не было. Редко в этих глухих местах можно было увидеть патрульный джип с пограничниками. Не мудрено, что мы в один день побывали и в Саудовской Аравии, и в Ираке. О том, что мы нарушили границы соседних государств, нам стало известно от пастухов-бсдуинов, пасших стада верблюдов на территории упомянутых стран вблизи кувейтской границы. Оказывается, увлекшись поисками дичи, мы, сами того не зная, колесили вначале по территории Саудовской Аравии, а чуть позже — и Ирака.