Евгений Кравченко - С Антарктидой — только на Вы Страница 8

— Борис Алексеевич, — остановил я Минькова, — а ведь крылья Ли-2 мы бы не должны видеть. У меня такое впечатление, что они изогнулись вверх.

— Это не впечатление. — сказал Миньков, — это суровая реальность. Ли-2 стоит под углом в одиннадцать градусов к горизонту. Вот под этим углом ветер загоняет снег под крылья, прессуя до такой плотности, что они выгибаются вверх. Боюсь, что ломом его не возьмешь.

— Межевых, Меньшиков, — окликнул он бортмехаников, — берите трактор и езжайте в поселок. Привезете две пилы «Дружба».

— Это еще зачем?

— Снег пилить, — буркнул Миньков.

Легкий ветерок весело гонял по полю маленькие снежные вихри, поземка шлифовала аэродром, сдувая в море рыхлые заносы, а мы шли к машинам по взлетно-посадочной полосе, которая, казалось, сделана из слепяще-белого бетона. Это сравнение оказалось недалеко от истины. Снег пришлось рубить, пилить, выковыривать вначале из-под самолетов, а потом из всех щелей, отверстий, дырок и дырочек, которых, к моему неописуемому удивлению, оказалось так много в наших машинах. И если на освобождение их из снежного плена понадобилась грубая физическая сила, то очистка двигателей, фюзеляжей и оперения потребовала чуть ли не ювелирной работы. Отвертками, лопаточками, какими-то проволочками мы добывали спрессованный в камень снег из таких извилин, полостей и недр самолетов, куда с момента их создания не заглядывал, да и не должен был заглядывать человек. На мою долю выпало самое «приятное».

Поскольку у меня, как еще в училище шутил Володя Потемкин, было «не телосложение, а теловычитание», мне доверили очистить от снега все хозяйство управления рулями высоты и направления. Пришлось раздеться до рубашки, втиснуть себя в «хвост» Ил-14 так плотно, что я только и мог, что шевелить руками, и до одури выковыривать едва ли не каждую снежинку. Не сделай мы этого, в полете снег мог смерзнуться, заклинить управление, а что за этим следует рассказывать никому из авиаторов не надо. Когда я закончил работу и вылез на свет божий, Антарктида сияла все так же невинно.

— Черт бы тебя побрал, — сказал я отряхиваясь.

— Меня? — спросил Межевых, который добывал снежную крошку в недрах двигателя, — Что я тебе сделал?

— Нет, ты здесь ни при чем, — успокоил я его.

Подошел Миньков, окинул меня взглядом с головы до ног и едва заметно улыбнулся:

— Готовьте эту машину получше. На ней пойдем на «Восток», — сказал он. — Постарайтесь отдохнуть.

— Когда вылетать? — спросил я.

— По готовности самолета и аэродрома. На «Востоке» уже ждут. Он ушел. А я... А я, поглядев ему вслед, снова полез в «хвост» проверить, все ли вычистил.

Полетов на станцию «Восток» я ждал давно. По тому, что мне удалось прочитать, по рассказам уже летавших туда, складывалось впечатление, что это одна из самых сложных в мире трасс. А кто из летчиков откажется испытать себя на такой трассе? А в конце концов, весь смысл летной работы сводится к тому, чтобы идти от простого к сложному, от одного вида полетов к другому, от трассы к трассе ради одной цели — познать себя, познать людей, с которыми летаешь, познать машину, на которой работаешь. А добытое знание помогает потом делать добро тем людям, которые без тебя не могут обойтись. Так было в Арктике, так есть теперь в Антарктиде, где наш экипаж ждут «восточники», и если полет к ним считается высшим классом летного мастерства, то почему бы и мне не попытаться освоить этот уровень...

Утром я проснулся раньше всех. Впрочем, какое утро? В январе в Антарктиде нескончаемый полярный день, и время суток отсчитываешь лишь по часам да по положению солнца, в какой стороне света оно находится.

— Не терпится лететь? — спросил Костырев, угадав в темноте каким-то шестым чувством, что я не сплю.

— Не терпится, — честно признался я. — Встаем?

— Встаем.

Я зажег свет. На часах 23.30 по московскому времени. До вылета полтора часа. Мы выбрались наверх. Поселок спит. Жизнь начнется здесь через семь-восемь часов, но мы за это время должны уже быть на «Востоке». Такой порядок работы подсказала сама Антарктида. Полярным днем солнце ходит в небе по кругу, то спускаясь, то поднимаясь над горизонтом, освещенность меняется, а ночью исчезают тени, пропадает контраст, что затрудняет полеты. К тому же на «Восток» надо приходить в самое теплое время дня, когда температура повышается до минус 45-40 градусов.

В кают-компании нас уже ждал завтрак. В Антарктиде нелегкая работа у всех, но вот кем я не хотел бы быть, так это поваром. Спать ложатся позже всех, встают раньше любого из нас. И даже «по ночам» они вынуждены кормить летные экипажи, идущие на вылет.

Мы с Костыревым заканчивали пить чай, когда в кают-компанию ввалились штурман Юра Серегин и бортрадист Петр Васильевич Бойко. Бортмеханики и техники позавтракали еще час назад и уехали на аэродром готовить машину к вылету, греть моторы, «выпаривать» приборы. Пожелав приятного аппетита остающимся, Костырев напомнил:

— Не забудьте взять термосы с кофе и едой.

— Мы можем себя забыть, но не термосы, — Серегин за словом в карман не лез в любых ситуациях, даже спросонья.

— Ну-ну, — улыбнулся командир и повернулся ко мне. — Я пошел к метеорологам, а ты повнимательнее проконтролируй загрузку.

Когда мы вышли из теплой, уютной кают-компании, солнце уже поднималось над горизонтом, легкий ветерок ласкал лицо, а со стороны аэродрома доносился гул двигателей Ил-14. Я любил эти минуты перед вылетом. В них заложено какое-то особое обаяние ожидания настоящей мужской работы, когда все житейские хлопоты уходят на второй план. То, что совсем недавно тревожило тебя и тянуло за душу, вдруг проходит переоценку и становится простым и понятным, а все мысли и чувства уходят в другой мир — мир полета. Тем более такого полета, который предстоял сегодня, — впервые, на «Восток».

Загрузились быстро: ящики с приборным оборудованием, со стеклянными банками, овощами... Самолетом мы завозим то, что нельзя отправить санно-тракторным поездом: хрупкие приборы, продукты, нелюбящие морозов, медицинские препараты. Подъехали четверо будущих «восточников» — смена отзимовавшим свое. Машину набиваем «под завязку», ведь каждый килограмм того, что мы везем на «Восток», на вес золота и в прямом, и в переносном смысле. На мне, как на втором пилоте, кроме многих других, лежит еще и обязанность так распределить груз и пассажиров в самолете, чтобы и на взлете, и в рейсе, по мере выработки горючего, и при посадке, вся эта «полезная нагрузка» не только не мешала работе экипажа, но, главное, не завела машину в положение, из которого придется выбираться ценой больших усилий. Ведь бывали же случаи, когда нарушение центровки (или, проще говоря, правил загрузки) приводило к авариям, а то и к катастрофам.