Г Метельский - По кромке двух океанов Страница 8

Но пора и в путь. Минуем стоящий у ворот знак с эмблемой порта — рельефным якорем и рыбой, еще некоторое время едем на машине, но вскоре из-за тесноты останавливаемся и продолжаем путь «пешим строем».

— Куда сначала, в цех, на судно? — спрашивает Олег Павлович.

— Все равно…

— Тогда в цех. А точнее, в холодильник.

Раньше мне казалось, что в холодильнике морозят разные продукты, чтобы не испортились, и в таком виде хранят их. Оказывается, там и «облагораживают».

Мы — в цехе вяления мойвы. Мойва — рыбешка невзрачная, малоценная, мелкая и, прямо скажем, не очень вкусная. Но ее в море много, и это заставило задуматься, как сделать ее вкуснее. Об этом впервые заговорили в январе 1974 года на городской партийной конференции и с трибуны обратились к ученым: найдите рецепт, чтобы из невкусной рыбы сделать вкусную. Ученые подумали и нашли.

В цехе, куда мы пришли, как раз и выпускают такую мойву — деликатесного вяления.

— Попробуйте, — предлагает девушка в белом халате.

Я осторожно откусываю кусочек рыбешки и вдруг чувствую, как по подбородку струйкой течет теплый жир.

— Ой, забыла вас предупредить! — девушка смеется.

В мойве до восемнадцати процентов жира, и, вяленую особым способом, ее охотно берут покупатели. Из мойвы делают также «шпроты», и как будто тоже довольно удачно.

Но для Баренцева моря, конечно же, главное не мойва, а извечная, столь любимая поморами, традиционная треска. Это для ее обработки сконструированы многие сложные машины. Вот одна из них захватывает в свою пасть рыбину, где-то в глубине обезглавливает ее, удаляет все кости и плавники, выдавая на другом конце чистое белое мясо. Двадцать четыре трески в минуту. Тут же аппараты для замораживания пельменей, машины, расфасовывающие в нарядные коробки филе, готовящие сборную уху, двойную — из палтуса и окуня, и тройную — с добавлением все той же трески.

— Это старый цех, — говорит Олег Павлович. — Позднее мы с вами зайдем в новый, и вы увидите разницу. Кстати, новых цехов и заводов у нас гораздо больше, чем старых, доживающих свой век.

До нового цеха далеко, и мы сначала направляемся на стоящее поблизости судно — транспортный рефрижератор «Хибинские горы».

Узкий, шатающийся под ногами трап с толстым канатом, заменяющим перила, кажется бесконечно длинным. Олег Павлович говорит вахтенному матросу, кто мы и откуда, и через несколько минут первый помощник капитана показывает нам судно. Помощнику некогда, через несколько часов «Хибинские горы» уйдут в Атлантику; заканчивается погрузка, гудят лебедки, опуская в бездонную глубину трюмов соль, бочки, пустые консервные банки, продовольствие, круглые коробки с кинолентами…

— Последний рейс получился коротким, два месяца всего, — рассказывает первый помощник. — Как мы работаем, спрашиваете? Да обыкновенно. Приходим в район промысла и ждем. Подходят суда с уловом, берем у них свежую рыбу и домой…

Ну до чего же просто, до чего буднично и спокойно выглядит жизнь рыбаков из рассказа первого помощника капитана!

— А штормы были?

— Куда от них денешься…

А ведь и в шторм не прекращалась работа. Свирепые волны перекатывались через палубу траулера, прижавшегося к борту рефрижератора, выл ветер, падали от усталости матросы, которые сутки не покидал мостик капитан… В трюмы днем и ночью лился поток рыбы, чтобы тут же ее заморозить и сохранить. Не выдерживали кранцы (похожие не то на огромные сардельки, не то на авиационные бомбы), которыми с бортов обвешивается рефрижератор, чтобы защитить себя от ударов соседа. А зимой, в мороз, при сбивающем с ног лютом ветре, когда обледеневает, одевается шубой из снега каждая корабельная снасть!

Мурманский траловый флот ведет свое начало с весны 1920 года. В 1924 году из Архангельска сюда пришли первые шесть траулеров, предназначенные для круглогодичного лова. В 1931 году в Мурманске было сорок шесть промысловых кораблей, через три года — шестьдесят восемь. Сколько судов ловили рыбу в войну, учесть трудно: многие, подобно «Туману», стали боевыми кораблями, участвовали в конвоях и проводках караванов, эвакуировали гражданское население в тыл, помогали нашим войскам, удерживали Рыбачий, получали пробоины, горели и гибли… В 1956 году промысловые суда вышли в открытый океан, все дальше, дальше от родного порта, пока не достигли другого полушария Земли. Это были суда с неограниченным радиусом плавания. Первый такой рейс совершил большой морозильный траулер «Серафимович» во главе с капитаном Андреем Филипповичем Тараном.

…Солнце не заходит, и с непривычки теряешь всякое представление о времени; только взглянув на часы, убеждаешься, что уже поздно, кончается рабочий день. Но Олег Павлович все же ведет меня на новый коптильный завод.

Да, это не цех, где вялят мойву! В длинных, как школьные коридоры, помещениях царствуют конвейерные ленты, вкусно попахивает дымком. Это в особых печах без пламени обугливают опилки, и дым поступает в тоннели. Знаменский распахивает огромную, одну из множества, дверь, ведущую в тоннель, и мы видим медленно вращающийся решетчатый барабан, обвешанный множеством золотистых рыбин. Конструкция печей настолько нова, что еще не успела попасть в учебники по обработке рыбы.

Домой мы возвращаемся поздно. Порт работает, для него нет ни вечера, ни ночи, ни выходных. Несколько десятков женщин с цветами толпятся на пирсе, очевидно ожидают судно, возвращающееся из долгого плавания. Перебрасываются между собой шутками, а сами все смотрят вдаль: не покажется ли долгожданный траулер.

Около южного причала стоит старое приземистое здание. Ничем особенным не выделялось бы оно из десятков других, если бы не вымпел, прикрепленный к фасаду: семь звезд на ярко-синем фоне. Я роюсь в памяти, стараясь вспомнить, что это за созвездие, но напрасно, и Олег Павлович подсказывает:

— Персей, правда слегка стилизованный. И нарисован он на флаге Полярного научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии. Название, как видите, длинное, и все пользуются сокращенным — ПИНРО. В этом здании — экспериментальный цех института. Очень советую побывать.

Институт носит имя почетного члена Академии наук СССР заслуженного деятеля науки и техники Николая Михайловича Книповича. Это его В. И. Ленин назвал «научной силой 1-го ранга». Они были знакомы, переписывались, встречались. Книпович, еще до революции известный ученый-ихтиолог, по мере сил помогал большевикам, предоставлял квартиру для сходок, для хранения литературы, шрифтов. «…На отзыв его можно и должно вполне положиться», — писал о Книповиче Ленин. Он консультировался с ученым по вопросам организации рыбных промыслов на Севере и одобрил мысль Книповича о том, что причиной упадка рыбного промысла в Баренцевом море является не скудость природы Заполярья, а несовершенство организации промысла.