Ю. Головнина - На Памирах. Записки русской путешественницы. Страница 8

Подойдя к Андижану часов в 10 вечера, в полную темноту, мы были в довольно затруднительном положении, не зная куда преклонить наши усталые головы: на станции нам не могли или не хотели дать никаких указаний относительно того, где бы переночевать, хотя бы одну эту ночь и откуда достать носильщиков и извозчиков. Доктор отправился на разведки и вернулся победителем: нашлась гостиница в двух шагах от вокзала, вещи перетаскали на руках сарты и часа через полтора мы уже сидели за самоваром в одной из двух занятых нами комнат. Гостиница совсем новая, полы и перегородки не крашены, мебель простая, но все довольно чисто и нет никаких неприятных насекомых. В открытия окна несется пение соловьев, которые живут в городских садах и заливаются, с таким же увлечением, как и наши русские соловьи.

17 июня. Сегодня были в лагере, на который было сделано нападение 17 мая. Теперь, когда пришлось узнать уже из достоверных источников обо всем происшедшем, считаю не лишним несколько остановиться на этом печальном событии.

В ночь с 16 на 17 мая более чем тысячная толпа сартов и киргизов напала на один из летних солдатских бараков, расположенных на окраине города Андижана, и была обращена в бегство несколькими выстрелами после того, как удалось поднять тревогу и вооружить солдат боевыми патронами. В результате—22 солдата убито и много ранено. Таковы факты. Солдаты были застигнуты врасплох, сонными, часовых не было, не было также и боевых патронов, так как время считалось мирным, и только благодаря тому, что в казарме оказался случайно забытый ящик патронов, удалось так сравнительно благополучно отразить беду.

На лагерь напала лишь часть неприятеля; другая, под предводительством «Ишана» [7], главы восстания, обошла город, чтобы одновременно напасть на него с противоположной стороны. Если бы удался этот план, все русское население городка было бы, несомненно, вырезано. К счастью однако, услыхав со стороны лагеря выстрелы, являвшиеся совершенною неожиданностью, толпа, шедшая на город с другой стороны также бежала вместе с своим предводителем.

Наша неподготовленность в данном случае и удивление перед «внезапностью» беспорядков являются не совсем понятными, так как внезапного в них ничего не было: уже давно были серьезные признаки движения среди мусульманского населения и оно не было тайною, ни для администрации, ни для большой публики: на площадях базаров говорились речи, пелись воинственные песни. Ишан беспрепятственно собирал в своем кишлаке тысячные толпы народа, кое-кто из сартов доводил даже до сведения русских о готовящихся повсеместных беспорядках (таким образом, например, предупреждено нападение в городе Ош, в районе уездного начальника, подполковника Зайцева, принявшего во время необходимые меры), доводилось об этом до сведения и ферганского губернатора (ныне уже удаленного), но сведениям этим не придавалось серьезного значения. Словом, было, казалось, достаточно поводов для того, чтобы быть настороже, и тем не менее инцидент 17 мая разразился, как гром среди ясного неба.

Возвращаюсь к самому эпизоду. Нападавшие незаметно подкрались к лагерю благодаря топографическим условиям местности: к лагерю вплотную примыкал высокий бугор, в некотором расстоянии от которого расположился сартский кишлак; вся эта местность поросла деревьями.

По горячим следам удалось поймать, как самого Ишана, так и некоторых из его ближайших пособников, при чем о поимке первого рассказывается следующее.

Верст за 60 от Андижана два джигита-магометанина из отряда, отправленного на розыски, увидали вдали Ишана в сопровождены двух сартов и пытались задержать их каким-то вопросом. Сарты, зачуяв недоброе, ускакали, покинув своего предводителя; последний же остановился и, вынув револьвер, направил его на джигитов, которые еще издали старались объяснить ему, что не сделают ему вреда, а хотят лишь его благословения, для чего и спрыгнули с лошадей на некотором от него расстоянии. Почтительно сложив руки, джигиты подошли к сидевшему на лошади Ишану, который, уже совершенно успокоенный, спрятал револьвер под мышку и простер руки для благословения. Этим моментом и воспользовались джигиты для того, чтобы схватить, связать «святого» и представить его куда следует.

Вспоминается мне бывший во время нападения эпизод, который невольно заставляет проникаться удивлением к силе фанатизма, не останавливающаяся перед добровольными мученичеством. В то время, как толпа мусульман с криками набросилась на сонных солдат, несколько в стороне стоял старый мулла и громко читал коран; возле него два мюрида [8] держали свечи. Старик читал и в то время, когда поднялась тревога во всем лагере, и когда раздались первые выстрелы; наконец, все смешалось кругом, нападавшие бросились бежать врассыпную, вот уже и последние из них скрылись в темноте, а старик все читал свой коран и его мюриды около него держали свечи, пока не пали все под ударами разъяренных солдат.

Сам Ишан и пятеро из его пособников (в числе которых был лавочник, снабжавший солдат разного рода нехитрым товаром и, по-видимому, друживший с ними, а потому прекрасно знавший порядки, заведенные в лагере и количество солдат, находившихся в нем) повешены через несколько дней. Бугор за лагерем срыт, деревья на нем и за ним вырублены, кишлак уничтожен и сравнен с землею. На этой образовавшейся площади всенародно происходила казнь, здесь же зарыты и трупы, при чем самое место можно отличить, так как трава еще не покрыла его. В минуту казни, по словам очевидцев, Ишан был спокоен, хотя весь дрожал; на обращенную им к народу просьбу молиться за казнимых никто в ответ руки не поднял: молчали, «боялись», как нам объяснили.

Ишан затеял это восстание и был, конечно, душою его: это, несомненно, личность выдающаяся по своей энергии и уму; он умел влиять на толпу и подчинять ее себе. В данном случае он удачно воспользовался некоторым недовольством населения и поспешил перенести вопрос на почву религиозного фанатизма. Поводом послужило падение нравов при русском владычестве, вследствие излишней мягкости в управлении. Прежде, при ханах, всякое преступление каралось строго: за воровство в первый раз отрубали руку, а во второй — голову, народ боялся; теперь за все лишь сажают в острог, сытно кормят, чисто держат, бояться нечего. Вследствие этого нравы, пали, развилось пьянство, воровство, Аллах гневается и прогневается в конец, если мусульмане не восстанут и не свергнут с себя иго неверных. Для этого надо объявить «Газават» (священную войну).