Игорь Зотиков - Я искал не птицу киви Страница 8

Оказалось, Джим Браунинг привёз пластиковый бассейн, чтобы у него всегда была в запасе горячая вода для бурения. Конечно, работать стало легче и приятнее. Не надо уже было тянуть развёрнутые «вдоль Антарктиды» шланги. По «вечерам» ребята, свободные от вахт, могли забраться в бассейн и посидеть там час-другой. Это не возбранялось. Вода была такая горячая, что, бывало, подбрасывали в бассейн сугробы снега.

Мы снова заняли свой прежний стол. Нам по наследству досталась прекрасная прозрачная большая палатка, в которой год назад располагались наши коллеги по бурению. Началась лихорадочная гонка: мы готовились к спуску «зонтика», ведь казалось, вот-вот уже горячая вода пробурит ледник насквозь. Но день и ночь клубились из фабричной трубы пар и дым, надсадно гремели помпы лебёдок, работали насосы — пробурить ледник насквозь не удавалось. И вот однажды ночью Джим вошёл в кают-компанию радостный и сказал:

— Уже пробурили четыреста метров с лишним, осталось работы на час-другой…

Велико было желание не ложиться спать, хотелось посмотреть, как будет пробурён ледник до конца. Но опыт бессонных недель прошлого года говорил: «Нет, наш долг не ждать, а быть готовыми встать ровно в шесть утра и работать весь день…»

Спал я плохо. Среди ночи яростнее заревели моторы буровой установки. Что-то у них там не ладилось. Надо бы встать и идти на помощь. Но сил не было… Под утро ввалился усталый буровик и еле слышным голосом сообщил, что водяные шланги, вместо того чтобы идти вниз, перехлестнулись на большой глубине. Сейчас их с трудом и риском поднимают. Этика «Джей-Найн» гласила: если тебе сказали, что произошло «ЧП», надо идти помогать. Сон как рукой сняло. В пять утра мы трое уже сидели в кают-компании, где молчаливый буровой экипаж доедал свой запоздалый ужин. Оказалось, на этот раз они с подъёмом шлангов справились сами.

Так, со скрипом, шли дела и в этот сезон. Вот выдержки из моего дневника:

«27 ноября, понедельник. Уже 2 часа дня, но тихо кругом. Вчера перешло для всех в сегодня слишком незаметно. Был аврал. Большинство не спало до 6 утра. Нам опять не удалось пробурить ледник насквозь. Сначала вроде всё было хорошо: горячие шланги спокойно шли вниз, и к полуночи длина спущенных под лёд шлангов равнялась предполагаемой толще ледника. Поэтому все остались ожидать торжественного момента. Но и ещё час шланги все так же спокойно шли вниз. Уже их длина превышала толщину ледника на 50, 100 150 метров, а никаких следов проникновения их через ледник в море не было. Значит, вода протаивала скважину не вниз, а куда-то вбок. Наконец на лебёдке осталось лишь два витка кабеля. Джим остановил лебёдку. Почти наверняка дно ледника было совсем рядом, но он не торопился повернуть барабан ещё на два оборота. Это дало бы лишних пять метров, но вдруг тот, кто наматывал кабель на лебёдку, не закрепил его как следует? Ведь он тоже знал, что толщина ледника на 150 метров меньше длины кабеля… Если это так, то кабель сорвётся с лебёдки, и оставшаяся без поддержки полукилометровая плеть шлангов, полных воды, оборвётся под собственной тяжестью и, сокрушив все на своём пути, рухнет в скважину.

Джим не говорил этого вслух, молчали и все остальные, ожидая его решения.

Джим приказал начать подъем тяжёлой плети: все, встав в линейку, как год назад, старались ослабить натяг шлангов…

…30 ноября, четверг. Утро. На «рассвете» Джим Браунинг пробурил ледник. Посланы желанные телеграммы начальству. Джон Клаух начал измерения диаметра скважины по всей её глубине. У нас перестала работать аппаратура для измерения температуры: во время перелёта вышел из строя кварцевый датчик. Заменили…

13 часов. Стали известны результаты измерения диаметра скважины. Оказалось, что ледник опять пробурён не насквозь! Скважина не имеет выхода под ледник! Как же так получилось?

Вывод о том, что ледник пробурён, был сделан в связи с тем, что резко упала температура воды у нижнего конца шлангов и уровень воды в скважине установился на уровне моря. Но ведь то же самое могло произойти и в том случае, если бы скважина встретила водоносный горизонт, соединяющийся с морем, Но откуда этот горизонт? Джон пытается связаться с Мак-Мёрдо и остановить победные телеграммы…»

Узнаем друг друга

Несмотря на занятость и усталость, настроение у всех было отличное. Общая работа сплачивала наш маленький коллектив. И узнавание друг друга было интересным.

Бородатый, заросший Ховард Бреди из Австралии, тот самый геолог, который всё время разглядывал в микроскоп скелетики древних микроорганизмов, найденных в отложениях дна моря Росса, оказался не просто Ховардом, а отцом Бреди — католическим монахом и священником монастыря Сокровенного Сердца из-под Сиднея. Ховард имел дипломы бакалавра искусств и теологии, окончил геологический факультет университета в Мельбурне. Скромный и весёлый Ховард не отказывался ни от какой самой чёрной работы. Он говорил, что может делать все. Это чувство, смеялся он, появилось у него в монастыре. Узнав о его желании учиться в университете, настоятель сказал: «Сначала ты должен выполнить всего одну работу». Ховард согласился. Оказалось, что ему поручили… покрасить стену монастыря. Три года каждый день с утра до вечера без перерывов красил Ховард стену, двигаясь по часовой стрелке. А когда кончил — оказалось, что место, откуда он начал, пора было красить заново… «Однако это была уже не моя забота», — смеясь сказал Ховард.

Но больше всего нас с Виктором удивлял механик Джей из Нью-Йорка. Застенчивый, деликатный, с мягкими манерами, он совершенно не следил за собой и поэтому всегда был насквозь пропитан маслом и сажей. Джей постоянно торчал у рычагов лебёдки. Его обычный распорядок в эти огневые дни был такой: 36 часов работы и 6 — 7 часов сна. И так же, как и Виктор, он брался за все: мог выправить грубое железо и починить электронный прибор. И при всём при том Джей получал удивительно маленький, по его квалификации, оклад. «Да, — говорил по этому поводу Джей, — я люблю путешествия, люблю полярные страны, потому готов работать здесь и за меньшие деньги… Да и не нужно мне много. Я ведь не имею семьи».

Я знал, что Джей, так же как и Стэн Джекобс и Питер Брушхаузен, работает в знаменитой Геологической обсерватории Ламонт-Догерти, что расположена вблизи от Нью-Йорка. Но я ещё не знал тогда, что через несколько лет я и сам буду работать в США, продолжая исследовать данные, полученные на «Джей-Найн», что однажды меня позовут к телефону и медленный, с хрипотцой, даже по телефону чувствовалось, слегка иронический, голос скажет: «Добрый день! Говорит Стэн Джекобс из Геологической обсерватории Ламонт…» Этим звонком Стэн пригласит меня посетить его обсерваторию, прочитать лекцию о своих исследованиях, обсудить результаты наших работ Не знал я, что у меня в дневнике 1982 года появятся такие записи: