Андрей Сидоренко - Молитва для Эльзы Страница 8

После стука в дверь вошла корейская женщина Таня Ким с подносом, на котором еда из трех блюд и чай, с уже разболтанным сахаром. Спустя двадцать лет помню принесенное Таней Ким: поднос из никелированного железа с незатейливыми давленными узорчиками, нержавеющую вилку с длинными зубьями и маленькую, потемневшую от частого пребывания в крепком чае, алюминиевую ложечку. Еще тарелка с зеленой каймой, а в ней картошка, перемешанная с овощами и мясом. В пиале что-то вкусное корейское с чесноком и перцем. И яблоко помню – зеленое в черных пупырышках, а на хвостике листик подвявший. Мне никуда не хочется уходить.

Интересно, можно ли меня сейчас назвать счастливым человеком? Мне хорошо и покойно, никуда не стремлюсь и ничего не хочу. Просто разглядываю прошлое. Вряд ли это счастье. Тогда произвольный зритель в кинотеатре – тоже счастливый. Купил, получается, билет и порядок? Конечно, нет. Трудней должно быть все организовано, иначе неинтересно.

Качаюсь на волнах Охотского моря. Плыву на Курильский остров Шикотан, в экспедицию, которая занимается созданием системы предупреждения цунами. Три дня пароход не может подойти к острову из-за непрекращающегося шторма. В каюте четверо: житель острова Итуруп, житель острова Кунашир, житель острова Шикотан и я, житель острова Сахалин. Целыми днями пьем горькую и спорим, чей остров лучше. Когда курильчане хвастают вулканами – я молчу, на Сахалине их нет. Зато в Южно-Сахалинске есть ресторан «Океан», где пятьдесят видов холодных закусок из морепродуктов. Не придя к консенсусу вечером, мы возобновляем беседу утром, и начинаем с пива.

Стою на грунтовой дороге с грязью по колено – это набережная Малокурильска. От местного рыбзавода завоняло так, что меня сходу начало тошнить. После чего я огляделся. Взору открылся вид на страшенное захолустье российской глубинки, состоящее из мрачных неухоженных деревянных строений барачного типа и изб. Блуждаю в поисках геофизической обсерватории, куда откомандирован. Найти учреждение с уважаемым названием в маленьком городишке – что может быть проще, спроси любого. Не тут-то было. Прохожие местные понятия ни о чем подобном не имеют – только плечами пожимают.

Это огромный океан без конца и края, а среди него крохотулечка – земля островная. На той земле город, а по городу бродит грязный научный сотрудник с рюкзаком пива, которое должно доставить в дар начальнику экспедиции (своего пивного завода на острове нет и пиво здесь – по цене водки, а водка – бесценна). Научному сотруднику уже ничего не хочется, и он бредет, меся малокурильскую грязь, уже просто так, куда глаза глядят.

Начал сомневаться: на тот ли остров попал. Посмотрел в командировочный документ – вроде на тот. Останавливаюсь рядом с бараком. В комнате с открытым окном угрюмый мужчина сидит за столом и смотрит на океанский горизонт. Заприметив меня, налил стакан водки и выпил залпом. Не закусив, крякнул и снова устремил взгляд в пространство. Там, куда так печально глядел мужик, не было ничего примечательного – только Тихий океан. Сбросив с плеч рюкзак, сажусь на корточки, подпираю спиной черную стену деревянного строения и тоже смотрю на горизонт, пытаясь понять, что при этом должно чувствовать, и что потом с этим чувством делать – запивать его водкой или писать грустные стихи, или то и другое сразу. Над головой с бешенной скоростью проносятся свирепые серые облака, как будто спешат куда-то. Насмотревшись на водную стихию, мужчина снова потянулся за бутылкой.

– Послушайте, уважаемый. Где же здесь геофизическая обсерватория все-таки? – спрашиваю, без всякой надежды узнать что-либо полезное.

– Чего?

– Да так, ничего. А вы давно здесь обитаете?

Нет ответа. Опять он смотрит на горизонт и молчит, только взгляд сделался растерянным. Что-то подобное я видел в южных странах. Сидит бабай и глядит вдаль, и ничто не заставит его выйти из дивного состояния. Но здесь не южная страна и мужчина, гипнотизирующий горизонт – не старец-узбек. Для меня он – загадка природы, как и город, куда попал.

– Семь лет, – ответил. Я уже забыл, о чем спрашивал. До обсерватории оказалось всего двести метров.

Начальник экспедиции Аркадий Васильевич Радионов, мужчина лет сорока пяти, небольшого роста, с животом, козлиной бородкой «от Феликса Эдмундовича» и очками с огромными минусами, постоянно напускает на себя вид сурового морского волка, много сосредоточенно курит и не любит туристов без всякой на то причины. Всего нас в экспедиционном отряде трое: я, электронщик Гриша Богданов и житель Малокурильска инженер Вова. В нашем распоряжении арендованный вместе с экипажем небольшой рыболовный пароход типа РС. Научная задача – проложить по дну океана кабель с датчиком уровня на конце. Моя работа помимо прочего заключается в том, чтобы стоять и смотреть несколько дней подряд, как инженер Вова паяет контакты. Да, я еще должен не забывать выглядеть умно и сердито. Этому учусь у Радионова, в чем он, безусловно, непревзойденный мастер. Зачем напускать на себя беспричинно суровый вид, до сих пор не пойму. Наверное, это – необходимый экспедиционный атрибут. Будем стараться.

Поселился на пароходе, который за время стоянки члены экипажа превратили в плавучий бордель. Морячки пьют водку и резвятся с местными барышнями.

Женское население Шикотана в основном пришлое, завербованное местным рыбзаводом на материке. О каждой можно сочно написать. Необычные судьбы. Здесь все, что только можно придумать: два высших образования, цирковые артистки, уголовники и прочие, часто с экзотической наружностью.

Захожу в каюту. На моей кровати – неопределенного возраста женщина в резиновых болотных сапогах, рублевом трико синего цвета и вязанной кофточке, которую давно пора пустить на тряпки. Волосы на голове долго не мылись и полгода назад были выкрашены в белый цвет, отчего нижняя, прилегающая к черепу, их часть на 10 сантиметров черная. Все это волосяное хозяйство зверски начесано. Вокруг глаз темно-синий косметический окрас, губы ярко-красные. Барышня сидит и курит лихо закрученную в козью ногу папиросу «Беломорканал» Ленинградской табачной фабрики им. Урицкого. Взгляд энергичный, отчаянный. На другой койке лежит такая же, но со слабыми признаками жизни. Сверху нее судовой радист – хозяин койки. Не обращая внимания на присутствующих и на то, что гостья без чувств, он отчаянно и безжалостно наминает гостье мягкие места.

Я сыграл на гитаре и спел, отчего женщина с энергичным взглядом начала неприлично долго и громко ржать (не могу подобрать другого столь точного, но более культурного слова). Наверное, таким способом она хотела сообщить окружающим о тяжкой доле работницы цеха разделки местного рыбзавода. «Может, девичье ржание – такой же необходимый атрибут окружающей действительности, как и суровое выражение лица экспедиционного начальника», – подумал я и налил себе водки еще.