Геннадий Невельской - Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России Страница 98

Николай Николаевич, переехав в апреле по льду через Байкал, продолжал дальнейший путь до Сретенска. Оттуда в сопровождении архиепископа Иннокентия 26 апреля он во время ледохода поплыл по Амуру на особых баржах с двумя вооруженными катерами. Не доходя устья Зеи, в станице Бибикова, Н. Н. Муравьев был встречен чиновником из Айгуни, который просил его подождать некоторое время приезда цицикарского главнокомандующего (дзянь-дзюня), назначенного уполномоченным при переговорах о разграничении. 5 мая генерал Муравьев прибыл в Усть-Зейскую станицу, куда на другой день приехал айгунский амбань (губернатор) Дзираминта; он сообщил, что цицикарский главнокомандующий и уполномоченный уже прибыл из Цицика-ра в Айгунь и просит генерала хотя бы на несколько дней отсрочить свое плавание, чтобы иметь возможность переговорить с ним о разграничении. Это дело, по его словам, крайне заботит их правительство. При этом амбань намекнул генерал-губернатору, что он во всем успеет и все сделает. В заключение амбань просил назначить местом для переговоров город Айгунь и приглашал туда Николая Николаевича к себе на обед. Генерал-губернатор согласился как на то, так и на другое, тем более что амбань посещал его уже два раза.

Глава тридцать первая. Подписание Айгунского и Тяньцзинского трактатов. Краткое обозрение результатов работ экспедиции

Основание города Благовещенска. — Первое свидание генерал-губернатора с китайскими уполномоченными в Айгуни. — Предложение генерал-губернатора. — Проект договора. — Ультиматум. — Айгунекий трактат 16 мая 1858 года. — Подписание и размен трактата. — Письмо от Н. Н. Муравьева. — Приказ генерал-губернатора от 18 мая 1858 года. — Плавание Н. Н. Муравьева и прибытие в Николаевск. — Состояние Николаевска в 1858 году. — Основание Софийска. — Плавание по реке Сунгари. — Айгунский амбань посещает геперал-губернатора в Благовещенске. — Цель этого посещения. — Ответ Н. Н. Муравьева на статьи дзянь-дзюпя. — Тяньцзинский трактат. — Ратификация Айгунского трактата. — Путешествие Мартынова из Тянь-цзиня в Петербург. — Награды. — Краткое обозрение деятельности морских офицеров в Приамурском крае

9 мая 1858 года в Усть-Зейской станице архиепископом Иннокентием заложен был храм во имя Благовещения, а сама станица переименована в город Благовещенск. На другой день генерал-губернатор на своем катере в сопровождении двух вооруженных катеров отправился в Айгунь на обед к ам-баню. Маньчжуры еще заранее просили позволения принять Н. Н. Муравьева с подобающими высокому сановнику почестями и салютом, на что тот изъявил свое согласие. Поэтому, при вступлении генерала на берег, в стороне показался дым и послышался слабый треск; пушек, как видно, у них не было, но, судя по звуку, можно предполагать, что это были маленькие мортирки, подобные имевшимся в Маймачене. Наши вооруженные катера отвечали им выстрелами из своих орудий, громкий звук которых озадачил и, как впоследствии оказалось, не понравился маньчжурам. Генерал-губернатора посадили вместе со статским советником Перовским в парадную одноколку амбаня, свите же предложили приготовленных на берегу верховых лошадей, и таким порядком все в парадной форме проследовали через город и крепость при большом стечении народа. Амбань встретил генерал-губернатора как почетного гостя у одних из наружных ворот, ведущих во внутренние дворы его дома. Введя в комнату, он указал ему на сидевшего там дзянь-дзюня, главнокомандующего амурскими силами, князя И-Шан, родственника царствующего богдохана. Генерал-губернатора посадили в той же комнате, вместе с дипломатическим чиновником Перовским, обер-квартирмейстером полковником Будоговским, переводчиком маньчжурского языка Шишмаревым и заведовавшим путевой канцелярией генерал-губернатора Карповым; с ними поместились дзянь-дзюнь И-Шан и амбань Дзирамин-га. Секретарь маньчжуров ротный командир Айжиндай стоял за столом. Остальные члены свиты генерал-губернатора[82] поместились в другой комнате, служащей сенями для двух половин дома, и были угощаемы сидевшими вместе с ними маньчжурскими штаб-офицерами с синими прозрачными шариками на шапках.

Началось угощение, состоявшее из чая и разных сухих сластей, поставленных на столе в нескольких блюдечках; потом подавали жареную баранину и жареного поросенка, нарезанных мелкими кусочками, которые пришлось класть в рот по-маньчжурски — двумя палочками и в заключение подали жидкость наподобие супа, с клещевинным маслом. Во время обеда неоднократно подавали теплую рисовую водку (мангалу) в крошечных фарфоровых чашечках, а генералу в серебряной, с соблюдением строго чинопочитания, то есть начиная всегда с генерала, потом подносили Перовскому и тем, которые или по своей тучности или по своей презентабельности казались им старше других. Обед прошел весьма весело: говорили любезности, сообщали друг другу новости, но о главном деле ни слова. После обеда князь И-Шан предложил Н. Н. Муравьеву переговорить о деле, но Муравьев отклонил это, говоря, что сегодня будем пировать, а все дела отложим до завтра. Этим генерал, между прочим, хотел показать маньчжурам, что он не слишком дорожит и вовсе не торопится вести с ними переговоры. Обед кончился в 7-м часу вечера, после чего генерал-губернатор и его свита отправились на катере и вместе с вооруженными катерами перешли к противоположному берегу, где стали на якорь у песчаного острова.

На другой день, 11 мая, генерал-губернатор со своим штабом, в парадной форме, перешел на катере к противоположному берегу. Та же одноколка и верховые лошади ожидали их в Айгуни, но на этот раз Н. Н. Муравьев отправился верхом со своей свитой в дом амбаня, где И-Шан ожидал его к 10 часам утра. Предварительно было условлено, чтобы при переговорах присутствовали с обеих сторон только необходимые лица: с китайской стороны князь И-Шан, амбань и Айжиндай; с нашей генерал-губернатор, Петровский и переводчик Шишмарев. Но в первое же заседание потребовали с картами Будоговского. Все эти лица поместились в той же комнате, в которой накануне обедали, таким образом, что налево от входа на широких нарах сидели по обеим сторонам стола И-Шан и направо от него амбань, а направо от входа, на таких же нарах, генерал-губернатор, справа от него Перовский, а слева Будоговский (когда его потребовали). Переводчик Шишмарев и секретарь Айжиндай стояли по бокам, каждый у стола своей стороны. Сначала генерал-губернатор изложил с исторической последовательностью наши действия на Амуре, причины и цель этих действий, клонящихся к пользе обоих государств, и потом указал, что для пользы обоих государств необходимо определить границу между ними по рекам Амуру и Уссури, так как она представляет удобнейшую естественную черту между обоими государствами.

План части города Айгуна. XIX в.

По окончании всего изложенного Н. Н. Муравьев представил князю И-Шану заблаговременно вычерченный на бумаге проект пограничной черты по Амуру, Уссури (с верхними притоками ее) и по реке Тумень-Ула, до моря. Чтобы лучше объяснить маньчжурам направление этой черты, он и потребовал из другой комнаты Будоговского с картой.

Затем генерал-губернатор предъявил свое полномочие, написанное на русском и маньчжурском языках, где сообщалось, что ему, генерал-губернатору Восточной Сибири, русским правительством поручалось вести переговоры с Китаем как о разграничении, так равно и о всех делах, которые, по его мнению, могут клониться к взаимным пользам обоих государств.

Генерал-губернатор предложил обсудить все его предложения о границах, обещал прислать на бумаге проект договора и сказал, что, вероятно, дзянь-дзюнь утомлен продолжительными прениями (ибо было уже 3 часа после полудня) и, может быть, привык в это время обедать. Поэтому он просил посетить его и назначил 4 часа пополудни для новой встречи.

Так кончилось первое заседание 11 мая. Все переговоры велись на маньчжурском языке. Несмотря на то что дзянь-дзюнь был истый маньчжур и родственник богдохана, он, по-видимому, лучше знал придворный китайский язык, нежели свой родной маньчжурский. Поэтому речь генерал-губернатора к дзянь-дзюню Шишмарев переводил амбаню по-маньчжурски, а тот передавал ее дзянь-дзюню по-китайски. Когда же генерал-губернатор адресовался к амбаню, то слова Шишмарева на маньчжурском языке передавались амбаню особым переводчиком по-китайски.

Около 4 часов стали подвигаться к катеру генерал-губернатора две огромные джонки, назначавшиеся, по словам маньчжурских чиновников, для переезда дзянь-дзюня. Их поставили по сторонам катера, но Николай Николаевич послал Шишмарева просить дзянь-дзюня приехать на вельботе. Ровно в 4 часа показалось огромное шествие дзянь-дзюня из города с огромной свитой, предшествуемой двумя оруженосцами впереди. На катер генерал-губернатора были приглашены дзянь-дзюнь, амбань, Айжиндай, личный секретарь дзянь-дзюня, его прислужник с трубкой и два оруженосца. Угощение состояло из чая, сластей, мадеры, шампанского и ликера. Хор трубачей Иркутского конного полка играл на берегу в близком расстоянии от катера. Музыка, по-видимому, очень нравилась дзянь-дзюню, особенно веселые мотивы русских плясовых песен, которые, по его желанию, повторялись несколько раз. Таким образом, время шло незаметно между веселым разговором и обильным угощением.