В жаре пылающих пихт - Ян Михайлович Ворожцов Страница 14

Кареглазый сказал, не хочу в этом участвовать.

Горбоносый снял шляпу, пригладил волосы и спросил у наемника, ты мула спрятал?

Не я! У индейца своего спрашивай, кто и что, длиннолицый указал направление, может, еще успеете догнать, а мы тут покукуем. Одну тропу с индейцем я делить – не буду! Хоть глаза повыкалывай да ноги мне поломай, лучше пропадом пропасть!

Глава 5. Все человечество

Долговязый и древний, как сам мир, чьи знания он получил неведомыми путями, темными и священными. Он пересек поляну и направился к приречному городку, шагая в грязных старых сношенных сапогах. Вохреное солнце тускло освещало мглистую местность, и глазу не за что было зацепиться в бледно-сером неподвижном пейзаже, словно в капле смолы, словно зародившемся в ней, развивавшемся в ней, медленно и вопреки застывшему времени. Светловолосый оборванец в одном тапке и грубой рубахе с палкой в руке перегонял блеющих коз со двора во двор, не обращая внимания не немногочисленную публику. Березовый ствол в пожухлом наряде утопал в цветистом дерне у дороги. Над темным кровоточащим пнем, напоминающим огарок свечи, восковое изваяние, жужжала мошкара, комары и стрекозы в числе сотен, будто черное извивающееся пламя этой умершей свечи. Дети, столпившиеся вокруг, шуровали поломанными ветками по липкой поверхности пня, стараясь, чтобы налипло больше сока, а затем махали ими в облаке мошек, которые вязли в густой капающей массе – и ребятня давала дворнягам облизывать прутья.

Он пересек улочку и вошел, пригнувшись, в помещение. Рябой сорокалетний мужчина в пятнистом фартуке, протирая сухой тряпкой внутренность стаканов и, глядя сквозь донышко на источник тусклого света у потолка, расставлял их под стойкой. Тот, кто вошел, огляделся маленькими прищуренными глазами. На верхней ступеньке лестницы возникла толстогубая чернокожая женщина с метлой в одной руке и ведром в другой, он посмотрел на нее. Она – на него. И продолжила заниматься своим делом. С вибрирующего потолка сыпался тонкими струйками песок, сверху доносились отрывистые голоса, обменивающиеся фразами на чужом наречии. Пустующие столы в мрачной прокуренной зале. Тот, что вошел, направился к единственному посетителю – белобрысому неприглядному мужчине, который склонился над остывшей похлебкой в раздумье. Он поднял глаза, когда, отодвинув стул, за стол сел вошедший негр.

Белобрысый посмотрел на пустующие столы и опять на негра.

У тебя с глазами плохо, дед?

Негр был старый, безносый и безбородый, с длинными седыми волосами как у библейского судьи, и напоминал летучую мышь своими одеждами, темными и потрепанными.

У тебя и со слухом плохо? Тут занято.

Я ищу одного, сказал негр.

Да? И я его знаю?

Негр промолчал.

Не встречал я тебя здесь раньше.

А я из других мест.

Да? Белобрысый потянулся к плевательнице, высморкался и сплюнул, поглядывая на негра. Слушай, дед…

Я слушаю.

Кого бы ты здесь не искал, я тебе советую пойти поискать в другом месте. Сейчас мой приятель из сортира вернется, а он сегодня злой как тысяча чертей. Слышал, что говорю? Или громче повторить. Приятель из сортира вернется и накостыляет тебе.

Не жди его, коротко сказал негр.

Белобрысый шмыгнул и утер нос. Да? А что так?

Он не придет.

Чего это?

Негр промолчал.

Не тюкнул ли ты его, случаем?

Он жив.

Да… а где он тогда?

Уже далеко. Ты не малодушничай.

Чего?

Негр не отвечал.

Ты кто такой?

Меня зовут Барка.

Пустой звук для меня имя твое. Скажи лучше, чего надо?

Кто тебе пообещал денег за голову индейца?

Белобрысый отклонился. Какого-такого индейца?

Ты знаешь.

Черта лысого я знаю.

Сколько получишь за него?

Белобрысый облокотился на спинку стула, а другую руку опустил под стол и принялся часто притопывать ногой.

Чем раньше скажешь, тем раньше я уйду.

А если я не скажу?

Тогда и я не уйду.

Я сам уйду.

Далеко не получится.

Не пугай меня.

А я и не пугаю. Просто не отпущу.

А я и спрашивать не буду. Уйду, если нужда припрет. Вот и поглядим, какими средствами ты меня останавливать будешь.

Ну, иди.

И пойду.

Негр не ответил.

Вооружен ты чем?

У меня только нож.

Только нож?

Этого хватит.

Сомневаюсь!

А ты не сомневайся – это дьявол. От него жизнью небрежешь.

Тьфу, вот что я думаю о твоем дьяволе!

Негр промолчал. Белобрысый улыбнулся и положил на край стола ребро ладони, а в руке держал направленный негру в лицо пистолет, рукоять из черного ореха, ствол круглого сечения по всей длине увенчан курносой медной мушкой; когда-то полированная фурнитура потерлась и утратила блеск. Другой рукой белобрысый сделал жест, словно демонстрируя фокус с исчезающей монеткой, проведя ладонью над оружием, и стальной курок оказался взведен.

Ну, а такое видал?

Да – и всегда кончалось одинаково.

Белобрысый выждал минуту.

Не вразумляет? Могу и кролика из шляпы достать.

Негр протянул руку через стол, взял его шляпу и примерил.

С ума сошел! Ненавижу, когда мои вещи мусолят. Проучить бы тебя, да вижу, что впустую потрачу день. У тебя, видать, от старости мозги в куриное дерьмо превратились – а дерьмо, как известно, на хлеб не мажут. Вот и я не буду.

Жизнью небрежешь, скрипучим голосом сказал негр, человеком небрежешь, хоть и сам человек. Ты и самим собой небрежешь. Но я тебя не убью, пусть ты ищешь смерти, но не от моих рук.

Белобрысый наклонился, глядя на старика:

Ты мне чью веру проповедовать вздумал?

Скажи, кто за голову индейца платит и где найти его, и я уйду.

Духом святым побожусь, старик, он перекрестился, спроси опять, и я у тебя во лбу дыру проделаю.

Опять слова. Но они в прошлом. Ты мог их произнести сегодня утром или в день сотворения мира. Они в прошлом, а мы здесь. И ты чувствуешь, что не хочешь поступать так, как сказано. Не уверен, что хочешь уйти в прошлое вслед за своими словами. По глупости сказал их. И теперь, я вижу, что ты пожалел о них.

Белобрысый поднял ладонь, думая утереть пот со лба, но передумал.

Я уйду, не пытайся меня остановить.

Одной пули мало, чтобы меня свалить.

Да?

Многие пытались.

Вот и я попытаюсь. Мало тебе, что нос отстрелили, я тебе еще и глаз вышиблю.

Убьешь старика? Не будет этого.

Ошибаешься. За тысячу